Переписка А. П. Чехова и Л. А. Авиловой - [8]

Если Вы не прочь выслушать мое мнение, то вот оно: сборники составляются очень медленно, туго, портят составителю настроение, но идут необыкновенно плохо. Особенно сборники такого типа, как Вы собираетесь издать, т. е. из случайного материала. Простите мне, бога ради, эти непрошеные замечания, но я бы повторил их пять, десять, сто раз, и если бы мне удалось удержать Вас, то я был бы искренно рад. Ведь пока Вы работаете над сборником, можно иным путем собрать тысячи, собрать не постепенно, через час по столовой ложке, а именно теперь, в горячее время, когда не остыло еще желание жертвовать. Если хотите сборник во что бы то ни стало, то издайте небольшой сборник ценою в 25–40 коп., сборник изречений лучших авторов (Шекспира, Толстого, Пушкина, Лермонтова и проч.) насчет раненых, сострадания к ним, помощи и проч., что только найдется у этих авторов подходящего. Это и интересно, и через 2–3 месяца можно уже иметь книгу, и продастся очень скоро.

Простите за советы, не возмущайтесь.

Кстати сказать, в настоящее время печатается не менее 15 сборников, как и печаталось.

Вы не упоминаете о Вашем здоровье, значит, оно у Вас хорошо, чего Вам от души желаю.

Будьте здоровы. Желаю Вам всего, всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

[35]

Л. А. АВИЛОВА — ЧЕХОВУ Около 10 февраля 1904 г. Петербург

Сию минуту получила Ваш ответ, многоуважаемый Антон Павлович, и очень, очень Вам за него благодарна. Я боялась возмутить Вас; Вы пишете: «простите за совет, не возмущайтесь». Я боялась очень искренно, очень мучительно, а Вы отлично знали, что я не только не возмущусь, а буду Вам бесконечно благодарна за все.

Не знаю, что я буду делать. Жду еще ответа от Л. Н. Толстого. С Боборыкиным я в постоянной и частой переписке. Мы пишем друг другу «дорогой друг», но я уверена, что он мне откажет и не поймет меня. И он-то уж наверно возмутится. А Л. Н.? Когда я писала Вам и ему, я разорвала корзину бумаги.

И вот Вы ответили мне не так, как я боялась. Ошибаюсь я? Мне кажется, что Вы поняли, что я не решилась бы просить, выставляться, если бы у меня напряжение не было доведено до крайности, если бы я окончательно не измучилась от бездеятельности, от невозможности сделать хотя что-нибудь, чтобы заслужить немного покоя. Увы! мне суждено всю жизнь порываться так или иначе и потом долго, иногда годами страдать от стыда, презирать себя до того, что и жалости к себе не чувствуешь. Одно чувствуешь: ничего поправить нельзя! Слова — пустой звук. Словами же самое чистое, святое, дорогое чувство облекается в какую-то пошлую, захватанную форму и передается людям.

О, даю Вам слово! если я не ошиблась, если в Ваших немногих строках не было сухости и строгости, не было осуждения (или Вы скрыли?) — я заслужила это! Я всегда была очень неловка. Может быть, и теперь. Но я знаю, я не буду жалеть об этом письме. Я хочу и могу теперь сказать еще больше: Вам, Антон Павлович, я многим обязана.

Я не знаю, что я теперь буду делать. Идти туда — глупо и бесполезно. Я уже не молода и силы у меня мало. Главное — силы мало. Все ушло ни на что, и остальное уйдет так же. Когда я решила издавать сборник, мне было хорошо, что это мне было так трудно.

Я знаю, что мое письмо опять-таки издерганное. Но это оттого, что я сегодня глупо счастлива. Я уже давно не пишу издерганных писем, я выучилась застегивать на все пуговицы свой нравственный вицмундир. Пять лет. Я бы очень хотела видеть Вас, рассказать Вам и многое снять с себя, что мне так ненавистно. И в особенности в мои годы, когда жизнь прошла — сознавать себя все еще смешной и жалкой так тяжело! Точно позор. А я, по совести, не чувствую, что заслужила его.

Простите мне, Антон Павлович, всю эту мою непрошеную откровенность. Я ухватилась за случай. Но я не искала его. Я все боялась, что я умру и не успею сказать Вам, что я Вас всегда глубоко уважала, считала лучшим из людей. И что я же оклеветала себя в Вашем мнении. Так вышло. И это было самое крупное горе моей жизни. Теперь пора это сказать.

Крепко жму Вашу руку. Благодарю Вас, если я даже ошиблась. И помните, мне дорога была бы не только Ваша дружба (я не смею рассчитывать на нее), но каждое Ваше слово хотя бы снисходительного участия. Мне не надо, чтобы Вы меня простили, я хочу, чтобы Вы меня поняли.

Ваша Л. Авилова.

Можно мне Вам еще написать про сборник, если Л. Н. даст? Тогда все-таки — сборник. Не возвращать же. Как Вы думаете? Ведь Вам теперь не неприятно, если я напишу еще?

Про то я теперь все сказала, и все это кончено. Да? Я хочу так верить.

[36]

ЧЕХОВ — Л. А. АВИЛОВОЙ 14 февраля 1904 г. Москва

14 февр. 1904,

Многоуважаемая Лидия Алексеевна, завтра я уезжаю в Ялту. Если вздумаете написать мне, то я буду Вам очень благодарен.

Если Вы не издаете сборника, если так решили, то я очень рад. Редактировать и издавать сборники беспокойно, утомительно, доходы же обыкновенно неважные, часто убытки. По-моему, лучше всего напечатать в журнале свой рассказ и потом гонорар пожертвовать в пользу Красного Креста.

Простите, я замерз, только что вернулся из Царицына (ехал на извозчике, так как не идут поезда, что-то там сошло с рельсов), руки плохо пишут, да и укладываться нужно. Всего Вам хорошего, главное — будьте веселы, смотрите на жизнь не так замысловато; вероятно, на самом деле она гораздо проще. Да и заслуживает ли она, жизнь, которой мы не знаем, всех мучительных размышлений, на которых изнашиваются наши российские умы, — это еще вопрос.