Переписка А. П. Чехова и А. С. Суворина - [8]
Поклон всем Вашим.
Ваш А. Чехов.
У меня в комнате летает комар. Откуда он взялся?
Благодарю за глазастые объявления о моих книгах.
Письма, т. 2, с. 190--200; Акад., т. 3, No 515.
1 Суворин отказался печатать рассказ Ежова "Пощечина" и написал автору: "Вы бы прочитала рассказ Чехова, где доктор ударил фельдшера <"Неприятность">. Посмотрите, как просто и понятно объясняет Чехов душевное состояние этих лиц после скандального происшествия. Читатель скажет да, это верно, так и бывает на деле... Повторяю, поглядите, как все ясно в рассказах Чехова, а у вас, новейших дебютантов, темно" (Н. Ежов. Алексей Сергеевич Суворин -- "Исторический вестник", 1915, No 1, с. 119).
2 "Предложение".
3 В октябре 1888 г. в "Новом времени" были напечатаны "Московские лицемеры", некролог "H. M. Пржевальский" и театральные рецензии (в которых авторство Чехова устанавливается достаточно определенно -- см.: Акад., Соч., т. 10, 18).
4 Иллюстрированный календарь "Стоглав" издавала сыновья Суворина.
5 В. А. Гольцев был арестован из-за того, что к нему обращался, в поисках работы, нелегальный, скрывшийся от ссылки. Рассказ Гольцева "Девятая симфония" напечатан в No 9 "Русской мысли" за 1885 г.
ЧЕХОВ -- А. С. СУВОРИНУ
23 декабря 1888 г. Москва
23 дек.
Дорогой Алексей Сергеевич, пьесу1 я получил вчера в 8 часов вечера, но не двумя днями раньше, как Вы обещали и как бы следовало. Никулина спешит, как угорелая, и каждый час промедления портит ей пуд кропи. Вчера от нее не было посланного. Плохой признак. Боюсь, что она не выдержала и велела переписывать роли по старому экземпляру.
Вчера я послал ей экземпляры, удержав у себя экземпляр старой редакции: боюсь, чтоб не напутали. Сегодня был у меня ее посланный с приглашением пожаловать в 5 часов. Вчера я написал ей: "Если г.г. артисты пожелают сделать какие-нибудь изменения и выпуски, то автор (т. е. Вы) предоставляет им полную свободу действий. Он просит оставить неприкосновенными лишь некоторые места, указанные им в письме ко мне". Я буду спасать одного только Адашева -- этого достаточно, чтобы была спасена от опустошения вся пьеса. Раз Адашев будет говорить, Репина поневоле должна будет отвечать ему.
Я прочел снова Вашу пьесу. В ней очень много хорошего и оригинального, чего раньше не было в драматической литературе, и много нехорошего (например, язык). Ее достоинства и недостатки -- это такой капитал, которым можно было бы поживиться, будь у нас критика. Но этот капитал будет лежать даром, непроизводительно до тех пор, пока не устареет и не выйдет в тираж. Критики нет. Дующий в шаблон Татищев, осел Михневич и равнодушный Буренин -- вот и вся российская критическая сила. А писать для этой силы не стоит, как не стоит давать нюхать цветы тому, у кого насморк. Бывают минуты, когда я положительно падаю духом. Для кого и для чего я шину? Для публики? Но я ее не вижу и в нее верю меньше, чем в домового: она необразованна, дурно воспитана, а ее лучшие элементы недобросовестны и неискренни по отношению к нам. Нужен я этой публике или не нужен, понять я не могу. Буренин говорит, что я не нужен и занимаюсь пустяками! Академия дала премию -- сам черт ничего не поймет. Писать для денег? Но денег у меня никогда нет, и к ним я от непривычки иметь их почти равнодушен. Для денег я работаю вяло. Писать для похвал? Но они меня только раздражают. Литературное общество, студенты, Евреинова, Плещеев, девицы и проч. расхвалили мой "Припадок" повею, а описание первого снега заметил один только Григорович, и т. д. и т, д. Будь же у нас критика, тогда бы я знал, что я составляю материал -- хороший или дурной, все равно,-- что для людей, посвятивших себя изучении) жизни, я так же нужен, как для астронома звезда. И я бы тогда старался работать и знал бы, для чего работаю. Â теперь я, Вы, Муравлин и проч. похожи на маньяков, пишущих книги и пьесы для собственного удовольствия. Собственное удовольствие, конечно, хорошая штука; оно чувствуется, пока пишешь, а потом? Но... закрываю клапан. Одним словом, мне обидно за Татьяну Репину ижаль не потому, что она отравилась, а потому, что прожила свой век, страдальчески умерла и была описана совершенно напрасно и без всякой пользы для людей. Исчезла бесследно масса племен, религий, языков, культур -- исчезла, потому что не было историков и биологов. Так исчезает на наших глазах масса жизней и произведений искусств, благодаря полному отсутствию критики. Скажут, что критике у нас нечего делать, что все современные произведения ничтожны и плохи. Но это узкий взгляд. Жизнь изучается не по одним только плюсам, но и минусам. Одно убеждение, что восьмидесятые годы не дали ни одного писателя, может послужить материалом для пяти томов.
Изменения в пьесе не слишком заметны. Прерывать монолог, если его будет читать Ленский, особенной необходимости нет. Но от этого, впрочем, пожалуй, выиграет Репина. Для молодого человека, утомленного жизнью, не убедительны никакие аргументы, никакие ссылки на бога, мать и проч. Утомление -- это сила, с которой надо считаться. К тому же еще у Репиной болит нестерпимо желудок. Может ли она молча и не морщась слушать длинный монолог? Нет. Ее фраза: "Не то, не то вы говорите..." -- взята верно, а фраза на стр. 139: "Для жизни, для жизни..." -- мне непонятна. Не нужно, чтоб она соглашалась с Адашевым. Если ее заставит желать жить боль, то я пойму, но в силу слов адашевских я не верю. Да и не нужно, чтоб он был убедителен. Вставка про ласки матери... "я одна, одна" -- это хорошо. Merci. Монолог с цветами (1 явление) короток, можно бы длинней и сочней. У Вас в речи Репиной почти отсутствует сочная фраза. Конец III акта в руце Ермоловой. Напрасно Татьяна часто употребляет слово "проклятый": обидчик проклятый, жид проклятый... В I действии новые слова Репиной о том, что она великодушнее, хороши и кстати, но рассказ Котельникова о золотом тельце взят произвольно и составляет излишний орнамент.
