Перекресток Старого профессора - [38]

– Что это? – В этот раз Мона догадалась, что Ян что-то цитирует – он был словно актер на сцене, погруженный во внутренний монолог (вот уж спасибо британцам, на театр она насмотрелась).

– «Безымянная звезда», – вдруг улыбнулся он, – ну конечно, как же это я раньше не догадался.

– Какая-то книга о Моне? – выстрелила девушка наугад и попала в точку.

Ян кивнул:

– Если не читали, то всячески рекомендую, гениальная вещь. Вы действительно Мона, никакое другое имя не подошло бы вам больше. Так вот, Мона, я должен вам признаться, что отчаянно завидую вам.

– Мне? – Мона поперхнулась. – Почему?

– Вашей смелости. Вы не боитесь признаться в том, что чего-то не знаете. И это так искренне, так подкупающе. Это вызывает уважение. Чужая смелость никогда не оставляет равнодушным.

Он посмотрел в окно, где снова тяжелые снежные облака закутали небеса плотным покрывалом. Ян включил зеленую лампу, и мир сузился до небольшого стола. Он искренне улыбнулся девушке, размышляющей над его последней фразой, и вернулся на знакомую почву:

– И так, почему вы думаете, что «Великий Гэтсби» это роман о любви, а не об американской мечте?

– Не хочу о Гэтсби, – вдруг лукаво улыбнулась Мона, – хочу о «Безымянной звезде».

* * *

Домой возвращалась опьяненная. Она и не заметила, как на улицу свалилась ночь – резко и тяжело, в один момент покрыв собой снежный пух. Но взошедшая на безоблачном небе луна все искупала. Она рассеяла кромешную тьму, смешав молочный свет со мглой, и в результате небольшая улица странного города казалась отлитой из серебра. Снег мерцал на тротуарах и подоконниках, каменные дома казались отлитыми из стали. Моне хотелось петь, танцевать или снова завалиться в снег прямо посреди улицы и изображать ангела. Но несмотря на то что улица по обыкновению была пуста, Моне все равно казалось, что из-за плотно задернутых штор на нее кто-то смотрит. Ей нужно было с кем-то поговорить, срочно. Что бы папа там ни внушал ей о доверии, эмоциями ведь он ей не запрещал делиться? И если ему самому это не нужно, то с чего он взял, что не нужно ей?

Они провели с Яном целый день, не заметив, как пролетело время. После «Безымянной звезды», которую прихватила с собой, чтобы внимательно прочесть и понять, что у нее есть общего с главной героиней, они все-таки обсудили трагедию Джея Гэтсби и переключились на других авторов эпохи Фицджеральда. Затаив дыхание, девушка слушала про Зельду, про ее историю любви с великим писателем, про приключения Хемингуэя, про парижские циклы. Ян был прекрасным рассказчиком, а она чувствовала себя ученицей на уроке, который ей действительно интересен. Но еще больше ей понравилось говорить самой. И хотя в школе для нее это всегда было мукой, с Яном все было совсем по-другому. Он искренне интересовался ее мнением, живо реагировал на то, что она говорила, и – невероятно, но он не считал ее дурой! Все это вдохновило Мону, и она высказала свой взгляд на уже прочитанные книги. Они даже поспорили до хрипоты над образом Дейзи, но затем помирились. Съели все печенье, больше у Яна ничего не оказалось. А затем в библиотеку снова пришел странный мужчина, как и вчера, одетый в белую рубашку и черную куртку, и рассеял все очарование. Словно сорвал покров, под которым двое маленьких детей играли «в домик», и вернул их во взрослую реальность, где болтовня о книгах не стоит и гроша.

Но ему не удалось охладить то тепло, которое накопилось в Моне за время разговора с Яном. Удивительно, сколько простых обыденных вещей она упускала из виду и насколько они важны для того, чтобы чувствовать себя счастливой. Прикосновение, человеческое участие, прожектор внимания, направленный только на тебя. И то восхитительное чувство, когда тебя кто-то слушает и слышит.

Графиня. Ну конечно же! У нее и предлог есть благовидный – поблагодарить и сказать, что печенье удалось и очень понравилось Яну. Мона понятия не имела, который сейчас час. Зимой темнеет рано, но человек в кожаной куртке пришел явно до закрытия библиотеки (и не холодно ему в ней при таком морозе!), значит, еще не слишком поздно. Девушка была не в курсе графских ритуалов и расписания, но твердо решила, что внеурочный визит всегда можно искупить простым словом «извините» и спросить, придет ли графиня завтра. Она горела желанием продолжить не столько уроки кулинарии, сколько дружескую болтовню на кухне.

Она остановилась перед узким трехэтажным домом. Именно из него выходила утром графиня – Мона запомнила его благодаря смешной фигуре петуха, висящей над входом. Кажется, это называлось флюгер. Или флюгер это то, что на крыше направление ветра показывает? Неважно.

Девушка подошла к двери и занесла руку, чтобы постучать, как вдруг услышала женский крик:

– Нет! Пожалуйста!

Она узнала голос графини и, не думая о том, что делает, толкнула дверь. Та неожиданно поддалась, Мона ввалилась в крошечную прихожую, в которой ничего не было, кроме узкой деревянной лестницы, застеленной немного потертым зеленым ковром и уходящей куда-то вверх, и громко позвала:

– Анастасия? Это я, Мона.

Звуки замерли. Показалось, что дом, словно ожившее чудовище из детской сказки, медленно дышит, прислушиваясь к неожиданной гостье и размышляя, что от нее можно ожидать.