Перекресток: путешествие среди армян - [66]

Перед посадкой на поезд в Крым я спросил Тиграна, что ему известно о ситуации в Армении. Он не знал. Там была другая власть. У всех теперь были свои собственные правила. У меня возникло ощущение, что я пытаюсь ухватиться за плот, который разваливается: обломки расходятся все дальше прямо у меня на глазах, и я не пойму, где нахожусь.

Заплатив проводнику за полку, я оказался в купе с отпускником, молодым моряком торгового флота. Его невеста цеплялась за его руку с видом заблудившегося ребенка. Во рту моряка были два серебряных зуба, сверкавшие при каждой его улыбке, когда он вспоминал названия английских портов: Гулль, Ливерпуль, Лоустофт, горькое пиво и туман. Он только что вернулся с Дальнего Востока и все время сжимал руку своей невесты так сильно, что костяшки его бронзовых от загара пальцев побелели.

Утром следующего дня я уже увидел холмы восточного Крыма. Над их солоноватой жижей болот вставал серый рассвет. Я думал о бесчисленных препятствиях, встающих между мной и границей Армении. Если я не смогу пересечь Керченский пролив, мне придется потерять четыре дня, объезжая Ростов. Армения не становилась ближе. Я растянулся на своей полке и, пока другие спали, а Крым скользил мимо окон, погрузился в чтение.

Современником Исаака Бабеля, также евреем и тоже жертвой сталинских «чисток», был Осип Мандельштам. Оба эти писателя с необычайной силой передают безвременье и безграничный страх, царившие в России. Мандельштам говорил об «арбузной пустоте» России и, задыхаясь в послереволюционной Москве, постоянно стремился на юг, где ему становилось легче. В двадцатые годы он часто ездил в Крым. А из Крыма он двигался дальше на юг. С каждой поездкой он продвигался дальше на восток по побережью Черного моря, ближе к Кавказу, пока весной 1930 года не приехал в Армению. Здесь он стоял на том месте, которое считал краем земли. Для него эта изолированная республика с остатками древней цивилизации была дальним аванпостом античного мира, перед которым он преклонялся. Его восхищало упорное сопротивление Армении исламу и то, как она «отвернулась от бородатых городов Востока».

Каменные развалины Армении дышали благородной древностью, которую искал Мандельштам. Но его армянский цикл стихотворений и «Путешествие в Армению» наполнены еще и чем-то другим. Закрывая страницы своего атласа древних культур, Мандельштам был заворожен настоящим Армении. Его проза заряжена ощущением духа гор и вечных деревень. До своего приезда в Армению он в течение пяти лет почти ничего не писал. К моменту отъезда из Армении он начал писать свои лучшие работы. В Армении Мандельштам увидел жизнелюбивых мужчин и «женщин с красотой львиц». Он был покорен «грубой нежностью» армянских крестьян, их «благородной тягой к тяжелому труду». Их «великолепная близость с миром реальных вещей» заставила его заключить для себя: «Бодрствуя, не бойся своего времени».

Но собственное время Мандельштама настигло его. Год путешествия в Армению был первым годом самых зловещих десятилетий Советов. Тремя годами позже, в 1933 году, он снова посетил Крым. На этот раз он был ошеломлен видом умиравших от голода беженцев с Украины. Его вдова, Надежда Мандельштам, вспоминала, что ни Тамерлан, ни нашествия татар не могли вызвать таких бедствий, какие им пришлось видеть той весной. Вернувшись в Москву, в частной беседе Мандельштам назвал Сталина убийцей крестьян. Вскоре последовал его первый арест. Несколькими годами позже, затравленный и сломленный безымянными палачами сталинского режима, поэт умер в концлагере Усвитлаг 3/10 неподалеку от Владивостока. «Путешествие в Армению» Мандельштама стало одним из главных побудительных мотивов моего собственного путешествия. Перечитывая в поезде по дороге в Крым эту книгу, уже в который раз я поражался ее главной притягательной силе – заразительному торжеству жизни.

Именно в 1933 году в старой столице Крыма, Старом Крыму, он увидел беженцев: «Холодная весна в голодающем Старом Крыму… Природа не узнала бы собственное лицо». В этом городе, должно быть, он тоже встречал армян, возможно, делясь с ними собственными воспоминаниями об Армении. Потому что в Старом Крыму находилась старейшая из армянских общин диаспоры. Восемьсот лет назад армяне бежали от турок-сельджуков из дымящихся развалин Ани. Крым стал первым убежищем для изгнанников, направлявшихся на север. В кварталах Старого Крыма, Каффы и Херсона они хранили свои традиции. Армяне строили караван-сараи и церкви, их влияние распространялось на Украину и Польшу. Они колесили по Центральной Азии в поисках выгодной торговли, и уже к пятнадцатому столетию в Крыму было не менее двухсот тысяч армян.

В 1475 году полуостров был захвачен турками-османами. Местные армяне способствовали им, надеясь, что это положит конец гегемонии греков. Новый паша пригласил армян на банкет. Они отведали роскошного плова, шашлыка и сладостей. Затем паша удобно устроился на диване, а армяне с прощальным поклоном приготовились уходить. За дверью их ждал янычар с острым мечом: он обезглавил их всех.

К полудню поезд остановился в Керчи. Я все еще не был уверен, что смогу пересечь Азовское море. Армянка, встретившаяся мне на вокзале, пообещала помочь. На ней был странный ярко-синий плащ цвета электрик, от всех, моих вопросов она просто отмахивалась: возможно, судно, возможно, автобус, возможно, такси, возможно, возможно, но сначала вам надо пообедать. По дороге к ее дому мы миновали несколько безрадостных башен. Сразу же бросившись на кухню, она указала мне на яркую гостиную, обставленную в советском стиле. Все в ней сверкало, звенело и гремело. Я вдруг почувствовал сильную усталость и, перелистывая книгу по армянской архитектуре, задремал, склонившись над изгибами гармоничных сводов Санаинского монастыря. – Ты устал, англичанин. Поешь.