Перекличка - [166]
Да, конечно, это не было той свободой, о которой мы мечтали, открытой и явной и доступной всем. В этом смысле мы проиграли. Но, может, свобода и не бывает иной, чем эта, маленькая и личная? Если это так, то у нас и в самом деле не было надежды на успех. И все-таки нам нужно было сделать то, что мы сделали! В этом я уверен. Нужно было. Не будь этого, все случившееся на чердаке было бы чем-то обыкновенным. А без нее наше восстание было бы просто безумием и полной неудачей.
Теперь я, кажется, впервые начинаю понимать, о чем говорил тот похожий на льва мужчина в Тульбахе. Я совершил самое страшное преступление, и, даже если они никогда об этом не узнают, это все равно достаточная причина, чтобы убить меня. Ведь этой свободы им и следует страшиться.
Убивать просто. Каждый может сделать это, стоит только по-настоящему разъярить себя. Но выбрать с открытыми глазами — хотя и во тьме! — такое завтра, которого нет, но которое родится на свет благодаря твоему выбору, — это, пожалуй, самое трудное из всего, что мне доводилось делать. Пока я был рабом, обо всем заботился баас. Мне незачем было думать о завтрашнем дне: для раба нет ни «вчера», ни «завтра». Но в тот миг, когда в молчании чердака над грохочущим внизу домом я обрел женщину, которая всегда была моей, я добровольно взял на себя бремя прошлого и предопределил свое будущее.
Это я теперь понял. Последняя ночь в горах прошла не зря. Впереди меня ожидает то, что мне когда-то рассказывал Николас: та же смерть, что настигла одержимого амоком, кидавшегося с топором на людей. Повесят на виселице с тремя перекладинами, потом отрубят голову и выставят ее на столбе в том месте, откуда ты родом, пока от нее не останется только череп, скалящийся на ветру. Пусть так и будет. Теперь я могу выйти и подождать их прихода, что бы мне ни предстояло, даже Кейптаун и смерть.
Меня услышали, лишь когда я начал убивать. Другого голоса у меня не было. Свободен? Нет, я не свободен. Но теперь я хоть знаю, что такое свобода, какой она может быть. На мгновенье я увидел ее вспышку.
Солнце уже медленно всходит. Долины озарены светом и похожи на огромную запруду, залитую прозрачным пламенем.
Здесь много ласточек. Они всегда были тут, с самого рождения этих гор. Когда я пойду сейчас вниз по склону, они будут летать над моей головой туда и сюда, кружась, ныряя, взлетая и кувыркаясь над скалами, свободные лететь, куда им вздумается. Позже, в конце лета, когда первые заморозки высушат хрупкую траву, они начнут собираться в стаи. И однажды вдруг разом поднимутся в небо и улетят. Я не знаю, куда они улетают, когда наступают холода. Может, где-то вдали всегда жарко. Я знаю лишь одно — что они улетают, а потом, когда снова наступает лето, возвращаются. В зависимости от времени года они вольны прилетать и улетать.
А некоторые противятся даже временам года.
Скоро придет пора спускаться вниз. Я не вернусь. Во всяком случае, тот Галант, что сидит здесь, уже не вернется. Но с моей смертью все не кончится. Может быть, я заронил свое семя в ее лоно. Этого я никогда не узнаю. Но так это или не так, родится у нас сын или нет — а если родится, то свободным, потому что она его мать, — что-то из исчезающего непременно вернется. Что-то останется на земле. Что-то возвратится. Мой череп будет следить за здешним высокогорьем даже пустыми глазницами. Яйца Птицы-Молнии долго лежат в земле, но однажды скорлупа трескается и огонь возвращается в небо над этими горами без начала и без конца, где остался след моей ноги, гордо впечатанный в камень.
Спускаюсь. Я сгорел дотла. Но огонь — огонь остается.
ПРИГОВОР
После надлежащего судебного разбирательства, заслушав обвинительный акт, предъявленный Королевским прокурором, и аргументацию ответчиков, тщательно взвесив все, заслуживающее внимания и могущее оказать воздействие на мнение Суда, отправляющего правосудие именем и по поручению Его Королевского Величества в Колонии на Мысе Доброй Надежды, мы, нижеподписавшиеся, объявляем следующее:
Есть печальная истина, которой учит нас опыт и которая заключается в том, что представление о собственном угнетенном положении — верное либо ошибочное, — завладев разумом человека и пустив в нем корни, нередко приводит оного к безрассудным и отчаянным деяниям.
До тех пор пока человек доволен своим положением, мир и согласие царят в его душе и можно не опасаться с его стороны попыток путем насилия изменить существующий порядок вещей, независимо от того, в сколь неравном по отношению к другим людям положении может такой человек находиться; но едва он осознает свое неравенство по отношению к тем, кому судьба даровала более благоприятное положение, им овладевают пагубные страсти, ему кажется, что он вынужден нести бремя, возложенное на него не по праву, и тогда мир и покой покидают его душу и он начинает делать все возможное, дабы сбросить с себя сию ношу.
