Перехватчики - [20]

— Есть, обороты, — донесся до меня голос шофера пускового автомобиля.

— Есть, обороты, — продублировал техник.

Все эти команды для меня еще не потеряли новизны, я не привык к ним и невольно думал с испугом: «А не пропустил ли чего?»

Но нет, техник спокоен. Быстро включил тумблер для запуска и генератор.

— От двигателя! Смотреть пламя!

— Есть, смотреть пламя, — спокойно, точно желая приглушить закипающий во мне азарт, ответил техник.

Я нажал на кнопку запуска и уже не спускал глаз с приборов.

— Есть, пламя, — сообщил механик, осторожно заглянувший в выхлопное сопло.

Теперь нужно обеспечить подачу топлива в камеры — я открыл стоп-кран, посмотрел на приборы.

Двигатель стал плавно набирать обороты.

Техник не уходил. Он следил за моими движениями, готовый в любую секунду подсказать, как действовать, помочь.

Стрелка на приборе, который показывает обороты, уверенно ползла от деления к делению.

Ну теперь не надо бояться, что двигатель остановится. Его устойчивую работу можно было даже определить на слух.

— Отключить питание! — скомандовал я. Маленький авиапускач отъехал к другому самолету. Мне оставалось только включить аккумулятор и остальные приборы. Щелк, щелк, щелк… Стрелки ожили.

Как все-таки хорошо, что нам дали несколько вывозных. Я уже привык к особенностям реактивного двигателя, к действию и эффективности рулей, к поведению самолета во время пилотирования на маршруте и в зоне. Горизонтальное положение самолета с передним колесом меня больше не смущало, не пугал и продолжительный разбег на взлете.

Единственно, с чем я еще никак не мог свыкнуться, — это с необычной скороподъемностью и быстротой полета.

Зона, где мне предстояло выполнить упражнение, находилась недалеко от аэродрома, чтобы в случае чего можно было быстро вернуться домой. Я не успел и глазом моргнуть, как был там.

Черт бы побрал! Даже не придумаешь сразу, с чем можно сравнить этот полет. Иногда кажется, что где-то очень далеко впереди находится гигантский магнит и моя машина, как маленькая железная пылинка, скользит, мчится, пробивается к нему сквозь огромные толщи воздуха.

Кобадзе сказал после первого полета, что он все время представлял себя в необычной стреле, выпущенной из необычного лука. А Шатунову показалось, что земля потеряла притяжение и самолет падает в космос.

— В том-то и дело, что не падает, — возразил Лобанов. — Он чувствует тебя, как умная лошадь седока. Чуть тронь ручку — и он готов изменить направление.

Набор высоты — дело трудное. Здесь главное — выдержать на каждом отрезке пути наивыгоднейшую скорость. Если этого не сделать, то можно израсходовать все горючее, а нужной высоты так и не набрать. Сейчас я весь внимание и строго слежу за показаниями приборов. Стрелка высотомера плавно идет от деления к делению, от цифры к цифре.

Из-за приборной доски хлопает своими белыми веками индикатор потока при каждом моем вдохе, — значит, кислородная система работает правильно.

Я уже на высоте многих километров и дышу чистым кислородом. За самолетом длинной белой лентой идет инверсионный след. Вдали он становится шире, прозрачнее и наконец тает. Старые летчики называют эту дорожку приговором. Может быть, потому, что след демаскировал самолет во время боевых вылетов, делал его более уязвимым. Белый шлейф оборвался — самолет миновал инверсионный слой.

О, какое здесь синее бездонное небо! Какие бескрайние дали открываются во все стороны! Как ярко светит солнце в этой пустоте! «А ведь температура окружающего самолет воздуха здесь примерно такая же, как зимой в Антарктиде, — подумал я, слыша, как гулко бьется взволнованное сердце. — Да и можно ли назвать воздухом это сильно разреженное пространство, где почти совсем нет кислорода и не может жить ни одно живое существо…»

Но я чувствовал себя как бог, потому что в кабине поддерживались строго заданные температура и давление. К моим услугам имелись баллоны с кислородом — дыши сколько влезет. Вот только самолет непривычно покачивало с крыла на крыло. Он стал менее устойчивым и рулей слушался хуже. Ощущение большой скорости на высоте исчезло.

Я посмотрел вниз. Земля была похожа на вымершую пустыню. Глаза не сразу могли зацепиться даже за огромный лесной массив, который мне нужен был как характерный ориентир для ввода и вывода самолета в заданном направлении с таким расчетом, чтобы солнце не мешало вести пространственную ориентировку.

Детально рассматривать землю мне некогда. Да в этом не было и необходимости. За каждым моим шагом следили безмолвные помощники — приборы.

«Делай все так, как они подсказывают, и тогда все будет хорошо, — так говорил я себе, выполняя горизонтальный полет в зоне. — Не забывай: на такой высоте очень маленькая подъемная сила — надо держать большие углы атаки».

Неожиданно я почувствовал, как рубашка с левой стороны прилипла к телу. Что это?! Я инстинктивно прижал руку к груди. Пальцы нащупали автоматическую ручку, и мне все стало ясно: на высоте из нее из-за разности давлений вышли чернила.

Я представил себя с синим пятном на груди и смеющихся товарищей, которые будут говорить: «Да ты, никак, ранен?!» Так они подшучивали над одним летчиком, когда с ним приключилась такая же история. Собираясь в высотный полет, я должен был оставить ручку на земле.