Перегон - [24]

— А как ты Илюха в штрафбат угодил?

— Хм, — Брат Илья потёр ладонью поясницу, — за дело, как и все наверное… А ну ка Петруха, похлещи-ка ветерана веничком…

Беззубый Пётр тут же вскочил, снял с каменки сухой берёзовый веник, помочил его в кадке с кипятком и стал хлестать им по спине и пояснице, улёгшегося на лавку Илюху.

— Был я тогда на полжизни моложе… Мы это, как его, из окружения выходили и попали к партизанам, — медленно рассказывал бывший штрафник, непроизвольно постукивая пальцами по мокрой лавке, — вот и остались у них. Ну не пробиваться же к своим, у нас на семерых ей-Богу одна винтовка и три патрона…

В поиске поддержки монах обвёл всех неторопливым внимательным взглядом. Никто ничего не сказал и он стал рассказывать дальше.

— Я ведь сапёром был, так что партизанам в самый раз пришёлся. Вот и стал воевать с ними, партизанская война дело не хлопотное. Леса в Белоруссии суровые, болота непроходимые кругом, немец туда соваться боялся. Партизанам хорошо жилось — дичи в лесу полно, опять же грибы-ягоды, посылки с этим, как его, парашютом — хлеб, лекарства, газеты, медали всякие. А мы что — конвой немецкий постреляли или комендатуру сожгли и обратно в лес, ищи нас там, свищи. Иногда правда бомбили нас, когда рацию засекали, но это редко, раза два на моей памяти…

Илюха устроился поудобнее, снял с груди несколько налипших берёзовых листиков и подбросил в топку сучковатое полено. Блики огня высветили на левой груди монаха профиль Сталина. Генералиссимус в прятал злодейскую улыбку в пышные усы.

— И вот как-то партизаны получили сведения, что на фронт, через наш район движется этот, как его, состав с военной техникой и боеприпасами. Вызывает меня и ещё двух бойцов-окруженцев к себе командир отряда и даёт приказ — пустить этот эшелон под откос. В тот же день вечером, выдали нам карту, еды на два дня, оружие и взрывчатку и мы отправились в заданный квадрат. На следующее утро мы вышли к железной дороге, присмотрелись немного, понаблюдали за ней из далека. Место оказалось открытое, ни кустов ни деревьев, укрыться негде. Решил я тогда ставить триггерный взрыватель, ну то есть который сам, на вес срабатывает. Ну а зачем рисковать, немцы иногда перед составом эту, как её, дрезину с пулемётчиком пускали, а у нас собой шнура метров семьдесят всего-то. Вобщем выбрали мы место, заминировали нужный участок, ушли за пол километра в овражек у молодого леска и ждём. Проходит запланированное время, а эшелона нет. Час прошёл, другой — нет никого. Вообще немцы народ к точности строгий, но колея-то наша, а что русскому хорошо, то немцу смерть…

Монах недовольно хмыкнул.

— Прождали мы три часа, нет эшелона и всё тут. Посоветовались мы с бойцами и решили снимать взрывчатку. Только собрались к железке, как слышим шум паровоза, но не Запада, а наоборот с Востока. Словом не успели мы взрывчатку снять и подорвали весь состав. Уже в отряде мы узнали, что военному эшелону ветку поменяли, он вроде по размерам в наши тоннели не проходил, а взорвал я состав в котором немцы везли людей на работы в Германию. Двести душ… Одни девочки…

Монахи, как по команде одновременно перекрестились.

— Через год, когда стали немца гнать, к нам пробилась регулярная армия. Замполит у нас в отряде шустрый такой был, всё в дружбу ко мне набивался, про жизнь довоенную расспрашивал, про батю и брата, а потом рапорт на меня особистам написал, мол этот, как его, антисоветский элемент… Был трибунал, партизанский командир уговорил смершевцев вместо расстрела отправить меня в штрафбат…

Илюха опять замолчал.

— Так ты батя под вышкой ходил, — прервал затянувшуюся паузу Фадей.

Старый, седой монах на миг задумался и невпопад ответил:

— С тех пор и молюсь за этих девочек…

Он приоткрыл заслонку печи и заглянул внутрь. Жар осветил его морщинистое лицо и полные безысходной боли глаза.

* * *

Из молельни неспешно выходили женщины, их одинаковые чёрные платки были надвинуты по самые брови, длинные юбки из грубого материала доставали почти до земли, они между собой тихо переговаривались.

— Здравствуйте молодые люди!

— Здрасте… — одновременно ответили Саша и Оля.

Только тут Саша узнал в женщине Катерину Андреевну, жену старейшины.

— Ой, извините, не узнал вас сразу…

— Чего же извиняться, хорошая примета, счастливой буду, — она улыбнулась.

— Я вот Олю привёл, как обещал…

Женщина оглядела Ольгу с ног до головы и как старую знакомую, взяла её под руку.

— Добро пожаловать! Ты Александр к нам ступай, там Роман Григорьевич дома, а мы к сестре моей зайдём…

— А может и я с вами?

Саша всё ещё держал за Ольгу за руку.

— Не надо тебе с нами, мы только одежду кое-какую подберём и вернёмся, у Марии дочка как раз твоя Ольга. И скажи Роману Григорьевичу, чтобы баню топил, мы скоро будем…

Они так под руку и пошли. Сделав несколько шагов Катерина Андреевна остановилась, посмотрела в небо, повернулась и добавила:

— До грозы обернёмся…

Саша смотрел им в след пока пока они не свернули за угол.

Романа Григорьевича Саша застал в конюшне, он отчитывал свою любимую кобылу Ласточку.

— Ну совести у тебя нет ей-Богу, это же почти новые подковы, к тому же две сразу умудрилась потерять… — сетовал он глядя в большие, влажные глаза животного. Ласточка в ответ рассеянно фыркала и виновато кивала головой. Увидев гостя хозяин смутился.