Перегон - [19]

Два часа спустя небо неожиданно порозовело. Больно царапнув глаза, первый утренний луч солнца взорвал кромешную тьму ночи. Саша двумя большими прыжками догнал Олю, укутанную в овечий полушубок Косорота и взял её за руку:

— Я тоже слышу твоё сердце!

* * *

Мамонт стал постепенно терять чувство реальности. Сперва ему показалось, что состав движется, потом он поймал себя на мысли, что это он сам летит над своей жизнью. Перед глазами он вдруг ярко увидел маму, развешивающую голубоватые простыни у подъезда их дома на Чёрной Речке. Потом Костика, принимающего присягу по окончанию военно-морского училища, его счастливые глаза и золотой кортик на ремне. Затем появился Саша, сперва в боксёрских перчатках на ринге, потом в Крестах на бетонном полу, в луже крови. Дальше бесконечные лагеря, колонии, зоны… Лица сменялись лицами, но одно появлялось чаще других. Этобыла Таня. Она стояла одна на заснеженном перроне, её лицо мелькало в просветах между летящими вагонами. Из её глаз катились слёзы, падая они замерзали и со звоном разбивались. Звон этот напоминал колокольный, он доставал до самой глубины души и приводил её в трепет. Вор почувствовал, как весь дрожит и открыл глаза. Перед ним было искажённое ненавистью лицо капитана Самсонова. Он что-то кричал и тряс его, ухватив за воротник рубашки. Уголком глаза вор уловил, как за окном, сквозь заснеженные ели, пробивается первый луч восходящего солнца. Он несколькими маленькими вздохами набрал полные лёгкие воздуха, нажал большим пальцем на кнопку оставленной ему Фадеем выкидухи и резко всадил её в шею офицера. Лезвие по рукоятку легко вошло в сонную артерию. Самоса умер даже не сообразив, что произошло. Мгновение спустя раздался выстрел, сухой и короткий, как воля. Мамонту даже показалось, что он видит полёт пули, чувствует как она прожигая кожу плавно входит в его тело, ломает ребро, рвёт на части сердце и выскочив из спины с визгом рикошетит о стену, оставляя на ней бурые пятна крови. Через мгновение этот визг и растерянный взгляд солдата, медленно растворились в его затухающем сознании.

* * *

Утром «Перегон» отогнали в тупик, на поиск беглецов была отправлена спецрота комендантского гарнизона. В помощь солдатам, Жилкявичус выпросил в авиаполку вертолётное звено. В то же время всех этапников перевезли в Хабаровскую крытку, где долго и тщательно допрашивали. Кроме зэков, оперативники допросили весь конвойно-надзирательный персонал, всех солдат и офицеров этапа. По фактам побега и поджога в Дзержинском районе Хабаровской прокуратуры, были возбуждены уголовные дела. Следствие длилось почти месяц. Постепенно следователям удалось восстановить цепь событий, произошедших той трагической ночью. Неясной осталось только одна деталь — зачем беглецам потребовалось вламываться в Ленинскую комнату и раскурочивать постамент, на котором покоился бюст вождя революции. И это в то время когда у них буквально каждая минута была на счету. Логического объяснения так и не подобрали и этот факт незаметно изъяли из толстой пачки протоколов.

После окончания следствия из морга забрали два тела. Капитана Самсонова одели в парадный мундир, запаяли в цинковый ящик и с сопровождающим прапорщиком отправили в Ярославль. Зэка Момонова заколотили в стандартный сосновый гроб и похоронили на старом тюремном кладбище за самым дальним бараком. Пожар списали на беглецов. За потерю табельного оружия, прапорщику Косороту был объявлен строгий выговор с занесением в личную учётную карточку, рядовой Лавилль так и не подал рапорт о переводе на сверхурочную службу, он вскоре демобилизовался и вернулся в Новый Авиньон. Шестинедельные поиски беглецов результатов не дали…

* * *

Таёжный лес был мрачен и зол, казалось он хранит ужасные тайны. И это не удивительно, ведь в лесу множество безымянных погостов. Когда поблизости нет водоёмов, лихие люди концы обычно прячут в недра. Свободного пространства в лесу почти не было, деревья росли плотно друг к другу, редкие поляны были густо покрыты колючими безымянными кустами и засыпаны девственно белым снегом. Скрипучий шёпот невидимых существ хмуро дразнил сонное эхо, свирепый мороз пробирал путников до костей. Лес казался равнодушным и вечным, он вызывал странное чувство страха, непобедимое рассудком.

Чингисхан относился к лесу, как к живому организму — чутко, настороженно и уважительно. Он каким-то обострённым инстинктом угадывал дорогу, пока не набрёл на широкий замёрзший ручей. На его берегу беглецы решили немного передохнуть.

— До монастыря почти 400 километров, — Саша смахнул снег с поваленного ствола дерева и разложил на нём карту, — в среднем человек может пройти пять километров за час.

— Может наверное и больше, но не по лесу, — перебил его Валера и мечтательно добавил, — эх сейчас бы оленью упряжку однако…

— А меня на вездеход подпиши, — вернул его на землю Фадей.

— Ладно, будем считать, что сможем пройти в час три километра. Вобщем я прикинул, если идти через замёрзшие болота, недели за три доберёмся…

— Смотрите пацаны, здесь дорога вроде бы, — Фадей близоруко щурился, тыкая в карту пальцем, — мож