Перед лицом Родины - [28]

И Максим, приложив ладонь к щеке, высоким голосом начал:

За Ура-алом, за рекой

Ка-азаки гуляют...

Жюльетта с Жаном звонко подхватили:

Эй! Эй! Пит-гулат

Казаки гу-ула-ают...

И снова Максим тонко заводил:

На них шапки-тумаки,

Хра-абрые ребята-а...

И тут уже не только Жюльетта с сыном Жаном, но и Михаил, и Константин, и Воробьев - все дружно гаркнули:

Эй! Эй! Жить-гулять,

Хра-абрые ребята...

Разудалая донская песня, стройная, горячая, далеко разносилась по маленькой французской деревушке, вызывая добродушные улыбки у соседей.

XIII

Никогда еще в своей жизни Виктор не чувствовал такой нравственной и физической усталости. Да, он устал, очень устал от той злостной склоки, которая развернулась вокруг него, вокруг его творчества. Он ходил по квартире хмурый, ожесточенный. Марина видела, что муж чем-то расстроен, но не могла дознаться о причинах его переживаний.

- Витенька, в чем дело? - не раз спрашивала она его. - Чем ты огорчен?.. Кто тебя обидел?.. Скажи.

- Чепуха, - отмахнулся тот. - Так это... Небольшие неприятности...

- Ну, расскажи, что за неприятности...

Но ему не хотелось ее огорчать.

- Ладно, Мариночка, - махнул он рукой. - После расскажу. - Он уселся в кресло перед письменным столом и начал выдвигать один ящик за другим, роясь в каких-то пожелтевших бумагах, что-то разыскивая. На самом же деле ему ничего не нужно было. Он рылся в ящиках просто лишь для того, чтобы занять себя чем-то, чтобы хоть немного забыться и успокоиться.

Марина это отлично понимала и, не желая его расстраивать, пошла на кухню, принялась готовить обед. Она знала Виктора: скоро он позовет ее и все расскажет. Но она ошиблась. Виктор стал одеваться, собираясь куда-то идти. Она вышла из кухни.

- Ты хочешь идти, Виктор? - спросила она.

- Хочу пройтись.

- Что с тобой? Почему ты не скажешь мне, чем ты огорчен? Что случилось?

Она его усадила на стул.

- Вчера на собрании писателей обсуждали мою повесть "Ветер в лицо" и разнесли ее в пух и прах, - тихо проронил он. - Сказали, что я не писатель, а... бумагомаратель... А все мое творчество - галиматья.

- Ах, боже мой! - возмутилась Марина. Ей казалось это просто кощунством. - Кто так мог говорить?

- Многие.

- Ну, все-таки?

- Сизолобов, Сурынин...

- Неужели даже Сурынин?

- Как я в нем ошибался! - с горечью воскликнул Виктор. - На днях в газете должен быть дан отчет об этом собрании... Мое имя будут склонять по-всячески. Стыдно будет на улицу выйти.

Несколько мгновений Марина стояла молча, ошеломленная тем, что услышала от мужа.

- Ведь это же ложь!.. - вскричала она. - Клевета!.. Ты талантливый человек, очень талантливый!.. Ведь Маяковский даже сказал об этом.

- Никто не придает значения тому, что он сказал, - горестно усмехнулся Виктор. - Меня здесь ненавидят и желают, чтобы я голову себе сломал.

- А я думаю, что ненавидят тебя потому, что завидуют тебе... Ты ведь талантливее их.

- Пойду, - сказал Виктор.

- Ты куда собрался? Сегодня выходной, побыл бы с нами.

- Пройтись немного.

- Возьми тогда с собой Ольгуню.

- Одевай ее.

Девочка, услышав, что отец намеревается взять ее с собой гулять, бурно стала проявлять свой восторг, захлопала в ладоши.

- Гулять!.. Гулять с папочкой!..

Оленьке теперь шел пятый год. Это была прелестная девчушка, белокурая, с большими голубыми глазами. Одевая девочку в новое красненькое платьице, Марина спросила у мужа:

- Ты ведь с Бадаевым и Словским был, кажется, дружен?

- Отношения у нас были неплохие.

- Словский ведь, кажется, в Москве где-то работает? И Бадаев там выдвинулся. Ты бы им написал, чтобы они защитили тебя от несправедливых нападок.

- Словскому я обязательно напишу. Вот только посмотрю, что они опубликуют обо мне в газете... Посмотрим еще, на чьей стороне будет правда...

- Правильно! - поддержала его Марина. - Не отчаивайся.

Виктор был прав. В среду в краевой газете появилась подвальная статья за подписью Сиволобова и Сурынина "Бульварщина". В статье живым, хлестким языком, причем, казалось бы, довольно убедительно, доказывалось, что повесть Виктора Волкова "Ветер в лицо" - не художественное произведение, а бульварщина, перемешанная с пошлостью и рассчитанная на отсталые вкусы. "Судя по этой повести, - писалось в статье, - молодой автор не обладает необходимыми данными для творческой деятельности. Мы рекомендовали бы ему не растрачивать напрасно свои силы и время на то, к чему у него нет способностей".

К такой обидной, а главное, несправедливой статье, к счастью, Виктор уже был подготовлен, и ее появление на страницах газеты не так уж сильно его огорчило, как огорчила маленькая заметка, опубликованная на следующий день в той же газете.

Заметку эту опубликовал хороший друг Виктора, тоже начинающий писатель, причем весьма одаренный, Смоков. Он работал в местном издательстве и редактировал Викторову повесть.

Во время редактирования рукописи он беспрестанно твердил Виктору:

- Знаешь, Витя, по-дружески тебе скажу: замечательная будет повесть... Ты - талантливейший человек!.. Ей-богу, правда! Тебе от бога дано.

И теперь этот Смоков открещивался от всего - и от Виктора и от его повести. Он писал в заметке, что, когда он прочитал повесть Волкова "Ветер в лицо", он отнесся к ней отрицательно. Но Виктор Волков, кичась-де своими революционными заслугами, чуть ли не с кулаками лез к нему, заставляя редактировать повесть. И он, дескать, Смоков, смалодушничал, испугался угроз Волкова и стал редактировать его повесть, хотя заведомо считал ее порочной.