Пепельное небо - [124]

Партридж толкает Ингершипа о стену.

— Что случилось? — кричит он.

— Я жива. Я могу видеть и слышать четче. На самом деле, все очень громко, даже мой голос. — Прессия опустила руку с пузырьком вниз.

Жена Ингершипа встает со стула.

— Я не активировала «тикалку». Я сдвинула провода. Если бы кто-нибудь повернул выключатель, отключились бы только «жучки». Я сказала, что не сделаю тебе больно. Я обещала.

Она поворачивается к Прессии:

— Вы должны забрать меня с собой.

— Они убьют нас за это! — орет Ингершип на жену. Он стоит, ссутулившись у стены и затаив дыхание. — Понимаешь? Убьют нас!

— Сейчас они думают, что она мертва, — произносит жена Ингершипа. — У нас есть время, чтобы сбежать.

Ингершип в шоке смотрит на жену.

— Ты это спланировала?

— Да.

— Ты даже колебалась, прежде чем повернуть выключатель, пока меня душили, чтобы они подумали, что ты не хочешь ее убивать…

— Я же деликатное существо.

— Ты ослушалась меня! Ты предала меня! — кричит Ингершип.

— Нет, — отвечает его жена ровным голосом. — Я спасла нас, чтобы мы успели сбежать.

— Сбежать куда? Чтобы быть Несчастными?

У его жены кружится голова. Чтобы не упасть, она хватается за шторы над столом. Ее лицо под оболочкой искажается, она начинает плакать.

Прессия смотрит на Лиду, на царапины от кольца Ингершипа на ее скулах.

— Она спасла меня, — произносит Прессия.

Ингершип бросается к столу и вынимает из нижнего ящика пистолет. Направив его на Партриджа, он произносит:

— Я могу убить тебя, и теперь, без «жучков», твой отец ничего не узнает!

Он кричит солдатам:

— Схватить их!

Но солдаты не двигаются с места. Они смотрят на Эль Капитана, а затем на Ингершипа.

— Они действительно тебя не уважают, Ингершип, даже с оружием. Не так ли? — усмехается Эль Капитан.

Солдаты по-прежнему не двигаются.

— Тогда я убью вас сам, по очереди, — цедит Ингершип. Он направляет пистолет в лицо Брэдвелу. — Ты думаешь, он не знает, кто ты?

— О ком вы говорите? — спрашивает Брэдвел.

— Уиллакс знает все о тебе и о людях, приведших тебя в этот мир.

Брэдвел прищуривается:

— О моих родителях? Что он о них знает?

— Ты думаешь, он позволит их сыну бросать ему вызов?

— Что он знает о них? — повторяет Брэдвел, делая шаг к Ингершипу, дуло утыкается парню прямо в грудь. — Скажите мне!

— Он был бы не прочь, если бы я добавил тебя в коллекцию. Маленькие реликвии. Но я бы, конечно, предпочел, чтобы ты умер.

— В его коллекцию? — удивляется Партридж.

Жена Ингершипа слишком сильно повисает на тонких занавесках, и они срываются с карниза. Она падает назад, потеряв равновесие. Развернувшись за спину мужа, она оказывается в ловушке из белой марли, в коконе. Но что-то блестит в ее руке. Это скальпель.

Она шагает вперед, занавеска скатывается с нее, как одежда. Женщина резко втыкает скальпель в спину Ингершипа. Он испускает крик и бросает пистолет, скользнувший по плитке. Ингершип изгибается и падает на пол. Лида быстро хватает пистолет и направляет его прямо на Ингершипа, который корчится со скальпелем в спине, размазывая кровь по полу.

Брэдвел опускается рядом с ним на колени.

— Так что насчет моих родителей? Что о них говорил вам Уиллакс?

— Жена! — кричит Ингершип. Непонятно, зовет ли он на помощь или кричит от злости.

— Мои родители! — кричит Брэдвел. — Скажите, что Уиллакс говорил о них!

Ингершип зажмуривается.

— Жена! — кричит он еще раз. Она дотрагивается ногтями до дырки в оболочке на челюсти, и слезы текут из ее глаз. Рыдания вырываются у нее из груди. Она стягивает с головы парик, обнажив густые, спутанные рыжие волосы. Лицо все покрыто шрамами, не только старыми, но и свежими — синяками, рубцами и ожогами. Видно, что когда-то она была красивой.

Ингершип, корчась на кровавом полу, орет:

— Жена! Принеси таблетки!

— Они ничего не стоят, — произносит Партридж.

Ингершип поворачивается на плече.

— Жена, иди ко мне! Ты нужна мне, мне ужасно больно!

Жена Ингершипа прислоняется к стене. Она прижимается к ней щекой и слегка касается рукой обоев, одной-единственной лодки. На мгновение это походит на головокружительный конец всего. Брэдвел поднимается и еще раз смотрит на Ингершипа. Тот моргает и отводит взгляд. Он явно умирает. От него уже не добиться информации о родителях Брэдвела. Парень подходит к Прессии и притягивает ее к себе. Она прижимается головой к его шее, и он обнимает ее.

— Я думал, что она убила тебя, — шепчет он, — думал, что больше не увижу тебя.

Прессия снова слышит биение его сердца, как гулкий барабан. Брэдвел жив, а Ингершип уже мертв, его глаза пусты. Она думает о профессии своего деда, владельца похоронного бюро, и чувствует, что над мертвым телом нужно прочитать молитву, но не знает ни одной. Дед говорил, что на похоронах, которыми он руководил, они пели песни, похожие на молитвы. Он сказал, что песни были для тех, кто оплакивал, чтобы исцелить их. Прессия не знает ни одной такой песни, кроме колыбельной, что пела ее мать. Что-то есть в этой детской комнате без ребенка, что заставляет ее вспомнить о матери, о ее лице, что появлялось на мониторе, о ее голосе. Прессия открывает рот и тихо поет.

Ее голос не удивляет Партриджа. Он как будто много лет ждал, чтобы услышать его. Ее голос грустный, и Партридж в какой-то момент узнает мелодию — это та самая песня, что мама пела им ночью. Колыбельная, которая вовсе и не колыбельная, а история любви. В голосе Прессии он слышит голос матери. Она поет о том, как закрылась дверь и как развевалось платье девушки. Он вспоминает ночь танцев и дыхание Лиды под плотной тканью. Ее тоже поражает песня, потому что она хватает его за руку, ту, с марлей, без пальца. Он знает, что это не конец войны, но на мгновение можно представить, что все закончилось. Он наклоняется к Лиде и спрашивает: