Пепел стихий - [56]

Это мысль была для него мучительна.

Держа факел Наставницы, он шагнул под деревья и в густых зарослях папоротника нашел неглубокую лощину с нависшими над ней ветвями орешника и остролиста. Утоптав зеленые листья папоротника, рыцарь достал из мешка одно из одеял и расстелил его, другое положил рядом. Потом вернулся к аббатисе.

Будь он в добром здравии, ему, разумеется, ничего не стоило бы отнести ее в укрытие. Но сейчас, когда Жосс все еще чувствовал тошноту и головокружение, усилие, требующееся, чтобы поднять на руки высокую сильную женщину и перенести ее на десяток шагов, едва не лишило его сознания.

Когда он укладывал ее, укутывая ноги подолом монашеского одеяния, чтобы согреть, перед тем как накрыть одеялом, Жосс на мгновение задумался, почему же он чувствует себя так плохо.

Но затем рыцарь вспомнил о ране на лбу аббатисы и отогнал все прочие мысли.

Он закрепил факел в развилке ствола орешника и в его свете наклонился, чтобы осмотреть голову аббатисы. Над бровью виднелась кровь, тонкая струйка стекала на правый глаз. Несмотря на путаницу в голове, Жосс подумал: «Вода. Мне нужна вода, чтобы омыть ее лицо».

Ему потребовалось много времени, чтобы вспомнить, что он положил в мешок флягу с чистой водой.

Теперь ему потребовалась ткань, желательно чистая. Покопавшись в мешке, Жосс нащупал кинжал, спрятанный на дне и завернутый в кусок льна. Ткань была не то чтобы совсем чистой, но она могла сгодиться. Должна была сгодиться.

Жосс протер веки и лоб аббатисы и с ужасом заметил, что кровь окрасила накрахмаленное белоснежное полотно ее головного убора в алый цвет.

«Я обязан осмотреть рану», — сказал он себе. Жосс осторожно откинул черное покрывало и развязал ленты, которые удерживали льняной чепец, покрывавший ее голову и лоб. Когда рыцарь делал это, он чувствовал необъяснимый стыд, словно совершал над Элевайз насилие. «Я должен сделать это! — строго обратился он к себе. — Из раны может идти кровь, и если это так, необходимо остановить кровотечение, прежде чем…»

Прежде чем что?

Жосс решил, что ради душевного спокойствия лучше не задумываться об этом.

Вимпл обычно завязывался на макушке, его ленты проходили под верхним покрывалом. Когда последний предмет головного убора был снят, Жосс наконец смог увидеть рану на голове аббатисы.

На левой стороне лба образовался большой желвак, начинавшийся от кромки волос и доходивший почти до брови. В центре желвака, который был размером с кулак ребенка, виднелся глубокий порез длиной в половину большого пальца Жосса. Из него медленно сочилась кровь.

Жосс вытер кровь, затем по возможности отжал ткань, оторвал длинную полоску, остаток свернул в подушечку, прижал ее к ране и твердо закрепил полоской ткани.

Потом с нежностью произнес:

— Моя дорогая Элевайз, это — лучшее, что я могу для вас сделать.

Посмотрев на нее повнимательнее, Жосс нахмурился. Это игра воображения, или аббатиса и впрямь так сильно побледнела? Возможно, бледность кажущаяся, потому что сейчас лицо обрамляло не черное покрывало поверх белого полотна вимпла, а лишь только волосы.

Жосс рассеянно заметил, что волосы Элевайз были рыжевато-золотистого цвета, коротко подстриженные, вьющиеся, чуть поседевшие на висках. Кожа ее шеи, обычно спрятанная под вимплом, была гладкой, без морщин. Почему-то, глядя на аббатису сейчас, Жосс подумал, что она выглядит значительно моложе своих лет…

Элевайз не отвечала на его пристальный взгляд, и это вызывало в нем тревогу. Жосс подумал, что мог бы сделать для аббатисы что-то более полезное, чем просто стоять и глазеть с открытым ртом. Он мог бы, например, постараться как-то согреть ее.

Жосс быстро нашел сухой хворост и кору для растопки — и то, и другое было в изобилии в этих диких, необитаемых глубинах леса — и поднес факел Наставницы к разложенным дровам. Вскоре запылало небольшое, но сильное пламя. Рядом, в пределах досягаемости, он свалил кучу веток про запас. Некоторое время Жосс внимательно смотрел на аббатису — она все еще была без сознания, — затем осторожно повернул ее на правый бок, чтобы костер был перед ней, и лег позади.

Она была хорошо укутана в собственную одежду и поверх нее — в одеяло. Жосс был уверен, что между его и ее телом — четыре или пять слоев разных тканей. И все же ему казалось, что он совершает грех.

— Я должен согреть ее, — сказал он вслух, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я делаю все, что в моих силах, поддерживая костер и согревая ее собственным теплом. Но… но могу ли я поклясться, что не получаю от этого удовольствия?

Он усмехнулся в темноту. «Что ж, возможно, и получаю, но только самую малость».

Обвив рукой талию аббатисы и прижав ее к себе, Жосс закрыл глаза и попытался расслабиться. Даже если он не сумеет уснуть, по крайней мере он должен отдохнуть и попытаться восстановить силы.

Что бы ни случилось, они, скорее всего, ему понадобятся.

* * *

Элевайз видела сон.

Она снова была юной, на ней было струящееся шелковое платье ярко-желтого солнечного цвета, и кто-то возложил венок из цветов на ее волосы. Венок был слишком тесным, он впивался в лоб и вызывал головную боль. Но слышалось пение, были танцы, она сидела на поросшем травой берегу под огромной раскидистой ивой, и ее сыновья, оба младенцы, были у ее груди. Она была полна молока, теплого густого молока, которое в изобилии сочилось из ее сосков. Рядом был Иво, он с радостной улыбкой целовал ее и называл своей Флорой и королевой мая,