Пепел революции - [21]

Они молча смотрели на эту картину невообразимой жестокости и мерзости. Не могло уложиться в голове, что люди вообще способны на такое.

— Знаешь, — произнес задумчиво обычно молчаливый Изенбеков, — что самое страшное? Даже не те страшные смерти, которые настигли всех этих людей. А то, что выродки, которые сделали это все, еще недавно были добрыми соседями убитых. А когда война закончится, они вернутся в свои дома, станут безобидными милыми селянами, любезнейшими людьми, такими, добрыми веселыми украинцами из рассказов Гоголя или стихов Шевченко. И никому в голову даже не придет, что они имеют хоть какое-то отношение к этим чудовищным преступлениям. Этого как будто и не было. Люди все это забудут. И не было этих погибших, никогда не жили. Эта девочка и мальчик, у которых впереди была целая жизнь, так и не начали свой путь. Они никогда не вырастут и не сделают то, что должны. И только потому, что кто-то решил пограбить их городок.

Кильчевский молчал.

— Теперь ты понимаешь, почему мы должны были сюда приехать. Если больше некому.

Он кивнул, медленно повернулся и побрел к Шемакову, который шагал со скрещенными на груди руками.

— Что теперь будем делать?

— Надо все зафиксировать на будущее. Сейчас времени нет искать виноватых и карать, но время придет.

Подошел Изенбеков.

— Поезжай до ближайшего поста, там есть телефонная связь. Сообщи нашим в комендатуру, что здесь произошло, пусть присылают полицию, пару-тройку хотя бы врачей и фотографов. Надо все описать. Да, сообщи, что работы будет очень много, не меньше суток. Пусть солдат еще дадут, мало ли чего.

Тот уехал.

— Я хотел с тобой поговорить, Евгений. Тут слухи ходят, что во главе белых скоро будет стоять барон Врангель. Знаешь его?

Кильчевский помотал головой.

— Некоторые глупцы несут всякую чушь, будто барон — сильный маг. И это он отбил какое-то нападение в ту ночь, когда ты исчез. Глупо ведь, правда, в наш просвещенный век, когда прогресс движется семимильными шагами, верить во всякую чертовщину?

Тот покорно кивнул, будто сам удивлялся, почему ему рассказывают это детские сказки. Шемаков старался не смотреть на старого приятеля.

— Еще говорят, что он маг особой породы, связанный со смертью и потусторонним миром. Господи, что за чушь, совсем, наверное, перекокаинились балаболки! Чего только не придумают!

Кильчевский горячо поддержал. Сказки, азиатчина и мистика! Еще пусть про спиритизм выдумают!

— Барон, говорят, скоро прибудет в Крым. И что он — единственный, кто может защитить белых от демонов и чародеев, которые окопались в Кремле.

— Морфинисты проклятые, — твердо отчеканил Кильчевский, — не удивительно, что дело белых рушится. Вместо того, чтобы сказки придумывать, отправились бы на фронт, может, принесли бы больше пользы Отечеству.

— Правильно, глупости все, — закрывая тему отозвался Шемаков. А теперь о серьезному поговорим. Ты сам видишь, что дело наше труба. Нам не удержать этот клочок суши у моря. Красные рвутся на Кубань, там, наверное, у белого движения больше шансов. Крым, как и говорил, обречен. Слишком мало сил, думаю, через пару недель и его потеряем. Надо как-то спасаться.

— Ты так говоришь, будто давно все подготовил.

— Никогда не можешь быть уверенным в чем-то. Чтобы человек не спланировал, глупость или жадность других всегда могут разрушить его расчеты. Поэтому, разумно иметь несколько планов, и выбирать из них тот, который подходит на данную минуту. Ты уже думал, что будешь делать, когда придут красные?

Кильчевский почесал затылок.

— Не особо пока задумывался. Знаю, что в порту стоит много кораблей для эвакуации. Наверное, уплыву со всеми.

— Без денег и неизвестно куда? Так я и думал. Тогда, ничего не планируй на завтра, предстоит еще одна поездка.

— Ты знаешь, я тебе кое-что хочу сказать. Я когда направлялся в Одессу, то не особо рассчитывал на тебя. Думал, ну, поможешь мне немного, может, даже деньги дашь или еще что. Но ты со мной возишься, как с самым ценным сокровищем. Почему?

Шемаков долго молчал.

— Есть на то две причины. Во-первых, ты часть моей прошлой жизни, Евгений. Ты напоминаешь, что не всегда все летело в тартарары, как сейчас. Я помню то время и очень скучаю по нему.

— А вторая?

— Ты сам знаешь. Ты противостоишь тем, из Москвы. На таком фронте, о котором догадывается малая кучка с нашей стороны, а противостоят, наверное, единицы. И каждый такой, как ты, важнее для белых, чем целая дивизия. Пусть даже они об этом и не догадываются.

— Ты переоцениваешь мои силы. У меня еле получается защищать себя, убегать. Но не противостоять.

— Все равно, — упрямо гнул Шемаков. Ты отвлекаешь на себя их внимание, тратишь их силы, ресурсы и время. Каждый удар, направленный на тебя, извини уж, дает нам передышку. Я не знаю, что ты там натворил, но ты занимаешь не последнее место в планах верхушки большевиков. Поверь мне, я знаю, там остались люди, которые желают вернуть старые времена. Поэтому, пока я защищаю тебя, ты ослабляешь, так или иначе, их.

Они надолго замолчали и продолжили изучение места резни. Через некоторое время, когда уже начинало темнеть, приехал Изенбеков и сообщил, что вечером сюда приедет большая группа из города. Следовало их подождать, поэтому, они залезли в машину и перекусили припасенной снедью. Когда было уже темно, показались первые машины. Шемаков вышел и переговорил со старшим, показал основные объекты, которые следовало изучить, где-то расписался и они отправились в обратный путь. Теперь они уже не рисковали одного Кильчевского отпускать по темным небезопасным улицам, а довезли до самого дома. Это, конечно, было совсем не нужно, ловушка или засада могла подстерегать Кильчевского не только в его комнате, но даже и в его снах, и он даже удивлялся, почему преследователи еще не использовали этот старый проверенный способ.