Пенитель моря - [28]

— Значит, сильные руки гребут, вот и все. Вероятно, она идет к крейсеру. Нет, скорее приближается к берегу. Должно-быть, это жители Джерсея возвращаются из города к своему домашнему очагу. Идем же, патрон, зададим работу ножам и вилкам; покажем, что у нас здоровые желудки.

— Разве мы будем завтракать одни? — спросил молодой человек, не перестававший в продолжение речи альдермана бросать нетерпеливые взгляды на закрытые окна павильона.

— Твоя мать положительно испортила тебя, любезный Олоф! По крайней мере, кофе, не приготовленное красивою ручкою, теряет для тебя вкус. Знаю, знаю, на что ты намекаешь, и с своей стороны не вижу ничего дурного в этой слабости, весьма естественной в твоем возрасте. Мужчина только тогда чувствует себя вполне господином, когда ему перевалит за 40 лет. Подойди сюда, мэтр Франсуа! Пора стряхнуть моей племяннице свою лень и показать свое личико на солнце. Мы ждем ее услуг за столом. Отчего не видно этой лентяйки Дины?

— Мадемуазель Дина никогда не торопится вставать, — ответил слуга, — но, господин альдерман, обе они молоды, а сон так необходим молодым.

— Моя племянница не двухлетнее дитя, Франсуа. Постучи в ее окно. Что касается дерзкой негритянки, — мы сведем с ней счеты после. Пойдем, патрон! Аппетит не подчиняется капризам женщин. Сядем поскорее за стол.

Говоря это, альдерман шел в столовую, где их уже ожидал завтрак. За хозяином медленно плелся Олоф ван-Стаатс.

Бедный патрон все еще надеялся, что окна павильона откроются и в них покажется улыбающееся личико Алиды. Франсуа с своей стороны приготовился будить Алиду, стараясь при этом действовать, как подобало благовоспитанному слуге, возможно деликатнее. После некоторого колебания хозяин и гость сели за стол, при чем первый не упустил случая выразить неудовольствие по поводу необходимости ждать лентяек.

Вдруг, как-будто что-то вспомнив, почтенный коммерсант прервал поток своей речи и обратился к Эразму:

— Эразм, поди, взгляни, не поднялось ли облако над Раритоном.

Негр возвратился с ответом, что облако стоит попрежнему неподвижно. Потом как бы мимоходом сообщил своему хозяину, что какая-то барка пристала к набережной, и что целая толпа каких-то людей поднимается на холм, направляясь в Луст-ин-Руст.

— Ну, что ж! Пускай идут сюда во славу гостеприимства, — сказал альдерман веселым тоном. — Держу пари, что это честные фермеры, утомленные ночным трудом. Иди, скажи повару, чтобы он им выставил что есть лучшего и пригласи их войти. Да послушай: если есть между ними кто-либо почище, зови его сюда, за наш стол. Здесь не такая страна, — прибавил альдерман, обращаясь к патрону, — чтобы обращать внимание на качество сукна, надетого на госте. Чего еще ищет этот болван?

Эразм протер глаза, оскалил ослепительно белые зубы и наконец сообщил своему хозяину, что пришел негр Эвклид, родной брат Эразма по матери. Это сообщение заставило альдермана отложить в сторону нож и вилку. Прежде чем, однако, он успел что-либо сказать, обе двери в столовую разом отворились и в одной из них показалась благообразная физиономия Франсуа, в другой — лоснящаяся угрюмая физиономия Эвклида. Глаза хозяина поочередно остановились на том и на другом. Какое-то недоброе предчувствие сжало ему горло.

Лицо негра действительно выражало крайнюю степень испуга. Его длинное и худое лицо теперь, казалось, стало еще длиннее. Рот его был широко раскрыт, как-будто он задыхался. Водянисто-голубые глаза его были положительно вытаращены. Обе руки, приподнятые вверх, нервно мяли войлочную шапчонку. Плечи поднялись чуть не до ушей… Словом, было отчего взволноваться даже и такому рассудительному человеку, как альдерман ван-Беврут.

— Ну, — прервал, наконец, Миндерт молчание, — каковы известия из Канады? Королева умерла? Или отдала колонию Соединенным Провинциям?

— Мадемуазель Алида! — произнес со стоном Франсуа.

— Бедное животное! — пролепетал Эвклид.

Ножи и вилки выпали у альдермана и его гостя. Патрон даже невольно поднялся со своего места, между тем как альдерман еще более погрузился в свое кресло, точно готовился выдержать жестокий толчок.

— Что сказал ты о моей племяннице?.. Что сказал ты о моих лошадях?.. Ты звал Дину?

— Так точно, сударь!

— У тебя не украдены ключи от конюшни?

— Мой всегда держит их при себе.

— Ты велел ей разбудить барышню?

— Она ничего не отвечает.

— Ты давал им корм и питье, как тебе было приказано?

— Он не хотел кушать совсем, масса[22].

— Входили вы в комнату племянницы, чтобы разбудить ее?

— Так точно, сударь!

— Что же, чорт возьми, сделалось с бедным животным?

— Он потерял аппетит, и мой думает, что уже давно.

— Господин Франсуа, я желаю знать, что велела передать племянница?

— Барышня не издала ни одного звука.

— Водопой и молния! Следовало бы дать ей пить и вообще лечить!

— Теперь уже поздно, масса!

— Экая упрямая девушка! Настоящая гугенотка!

Тут альдерман накинулся на негра:

— Ты должен был бы, черная твоя образина, послать за коновалом! Надо было лечить лошадь!

— Мой послал за мясником, масса, чтобы спасти кожу. Она издохла слишком скоро, чтобы ее можно было лечить.

Наступило молчание. Разговор происходил так быстро, вопросы и ответы, так же как и мысли альдермана, настолько перепутались, что при последних словах негра он сначала не мог сообразить, идет ли тут речь об Алиде или о фламандской лошади, только-что околевшей.