Пелевин и поколение пустоты - [9]

Про выборгского лесника, эзотерика, прототипа мудрого Чапаева, дзен-учителя жизни Василия Максимова рассказывают разные анекдоты. Один из них о том, как на буддистском сборе он вместо статуэтки Будды медитировал на собственные грязные ботинки, чем снискал особое расположение верховного учителя и получил приглашение в Корею.

Можно было бы сказать, что это до смешного напоминает вудиалленовские пародии на дзен-буддистские коаны, если бы эти коаны сами не были на них мучительно похожи.

Василий Максимов еще сыграет свою роль в корпусе текстов Пелевина (см. «Из жизни российских мистиков»). Сейчас для нас важны прежде всего игровые стратегии, определявшие существование кружков и сообществ, в которых появлялся Пелевин.

Здесь встречались писатели, без пяти минут политиканы, создатели новых эзотерических культов, провокаторы, лоботрясы и мистики – все те, кого впоследствии стали называть современными художниками. Для будущего автора бестселлеров – чрезвычайно питательная среда.

Когда пытаются понять, откуда есть пошел Пелевин, иногда поминают Гоголя. Хотя гораздо больше у героя настоящей книги булгаковщины – дьяволиады чудесных метаморфоз под аккомпанемент разнообразных консультантов с копытами. Но, кажется, точнее всех на тему пелевинского литературного происхождения высказался рок-музыкант Сергей Шнуров: «Он создал язык из песен Гребенщикова и всей той ахинеи, что творилась в головах у перестроечных детей, всех этих залпом прочитанных “Роз мира”».

Было, конечно, что-то нелепое в эзотерической презентации, подготовленной в программе Power Point. Но с другой стороны, вся человеческая эзотерика была такой профанацией, что ее не мог уронить никакой «Майкрософт».

Священная книга оборотня (2004)

«Когда у нас возникал серьезный политический вопрос, классические диссиденты обсуждали это с надрывом, а мы пытались увидеть этнографические вещи, – вспоминает Москалев. – Идем где-нибудь возле Кремля, видим Вечный огонь и начинаем говорить о традиции огнепоклонников в Северном Иране, и возникают параллели: Ахурамазда, Заратустра, Ницше. Или заходим на детскую площадку и видим весь языческий пантеон: Баба-яга, леший, домовой, Перун – древнее капище… Витя всегда в обыденном видел интересные вещи, механизмы».

Главный итог хождений по гостям в восьмидесятые заключается в том, что Пелевин перенял и довел до совершенства характерный взгляд на вещи, без которого его сегодня невозможно представить как писателя.

Это прежде всего способность видеть во всем игровую компоненту и мифологические структуры. Докручивать любую ситуацию до пьянящего абсурда. Прочитывать египетскую «Книгу мертвых» в бубнежке радиоточки. Видеть в телерекламе воплощения вавилонской богини Иштар, в экономическом устройстве мира – многовековой заговор вампиров, а в подмосковном дорожном приключении – мистическое путешествие в Икстлан ацтеков, подобное тому, которое совершил герой третьей книги Карлоса Кастанеды.

Путешествие в Икстлан

ОТ: Альберт Егазаров

КОМУ: Роман Козак, Сергей Полотовский

ТЕМА: КамАЗ

«Это произошло летом – то ли в 90-м, то ли в 91-м году. В те времена вечерами Москва гудела как улей (каждому свой: кому жалящий осиный, кому медоносный пчелиный), змеилась, шипела, кусалась, ласкалась – все сразу. По улицам бродили полуголые девчонки-подростки, картинно, если не карикатурно вихлявшие бедрами и бросавшие томные взгляды на всех, кого можно было принять за иностранца или подающего надежды кооператора. Москва разлагалась, отчаянно, порой красиво, порой безобразно. Это разложение затрагивало всех: так, за каждым столиком ресторана в Доме актера, в какой вечер туда ни зайди, обсуждались многомиллионные контракты с Голливудом.

Примерно то же самое происходило в ресторанах других творческих союзов: виллы, круизы, контракты, СП, валютные счета… Жизнь, как в квантовой механике, обретала в те дни вероятностный характер. Утром можно было обсуждать творческие планы по составлению сборника Литинститута, днем договариваться о продаже копировального аппарата, а вечером оказаться в стрелковом клубе, баре или в абсолютно незнакомой компании, раскуривавшей тогда еще чуйские или крымские косяки. Все вокруг двигалось, перемещалось, завязывало контакты, разбрасывалось помпезными визитками, где каждый второй – генеральный директор, а каждый третий – президент. А еще все продавалось, покупалось и предлагало себя в качестве исполнителя всевозможных услуг.

Это был такой примордиальный бульон, подобный той жиже, в которую превращается гусеница перед тем, как вылететь из куколки ослепительной бабочкой. Ожидание бабочки, божественного махаона, взращенного серой советской слизью, и было доминирующей поведенческой константой. Так вот в один из таких вечеров мы с Пелевиным заканчивали вечернее гульбище квартирой его друзей на северной окраине столицы. Вдохнув некоторое количество чуйского дыма, я предложил завершить турне на так называемой даче – в бревенчатом доме, который я снимал неподалеку от Зеленограда в Назарьево. Выйдя из подъезда, мы отправились к дороге, чтобы поймать легковушку. Но таковых там не оказалось. Зато мимо проезжал “КамАЗ”.