Пелэм, или Приключения джентльмена - [210]
Наконец вожделенный день наступил. Я еще не завершил своего туалета, Бедо был в полнейшем смятении (бедняга, он радовался не меньше, чем я сам!), когда мне принесли письмо с заграничным штемпелем. Оно было от достойного Джоба Джонсона, и хотя я даже не распечатал его в тот день, читатель, пожалуй, отнесется к нему с большим вниманием, если, конечно, соблаговолит прочесть нижеследующее излияние:
Рю де Мулэн, №… Париж.
Уважаемый сэр,
Я благополучно прибыл в Париж и теперь, прочтя в английских газетах о полном успехе нашего предприятия, а также в «Морнинг Пост» от … о предстоящем бракосочетании вашем с мисс Гленвил, беру на себя смелость поздравить вас как с тем, так и с другим и, кроме того, напомнить вам точную дату, когда мне полагается получить первый взнос в счет моей ежегодной пенсии: это — … число … месяца, ибо, я полагаю, ваша честь милостиво подарили мне тот чек на сто фунтов для оплаты моих путевых расходов.
Я узнал, что ребята на меня в страшном гневе. Однако ввиду того, что Доусон, накрепко связанный своей клятвой, ничего касательно их не выдал, я думаю, что в конце концов сумею успокоить наш клуб и возвратиться в Англию. Истинный патриот, сэр, не любит покидать надолго свою родину. Даже если бы я вынужден был посетить Землю Ван-Димена,[887] узы, связывающие меня с местом, где я родился, оказались бы так крепки, что заставили бы меня при первой же возможности возвратиться. Мне, ваша честь, французы не слишком нравятся, — это нация ленивая, легкомысленная, скуповатая и бедная. Подумайте только, сэр, на днях, сидя в кафе, я заметил, как некий — весьма достойного вида — господин присвоил какой-то предмет, что именно — я разобрать не мог. Прежде чем спрятать приобретенную вещь в карман, он тщательно завернул ее в бумагу, и соответственно я решил, что это по меньшей мере серебряный молочник. Тогда я пошел за этим господином и из чистейшего любопытства — уверяю вашу честь, что никаких других побуждений у меня не было — переправил похищенный предмет в свой собственный карман. Вы легко можете представить себе, сэр, какое меня одолевало любопытство, когда я направился в уединенный уголок Тюильрийского сада и, осторожно извлекши из кармана этот небольшой пакет, стал разворачивать его, снимая один слой бумаги за другим, пока не обнаружил… да, сэр, пока не обнаружил… пять кусков сахара! О, французы — жалкий, до крайности жалкий народ, и я надеюсь, что в скором времени смогу вернуться в Англию. Пока же уезжаю в Голландию поглядеть, как тамошние богатые бюргеры тратят время и деньги. Полагаю, что беднягу Доусона, равно как и мерзавца Торнтона, повесят еще до того, как вы получите мое письмо — оба они этого вполне заслужили — такие типы просто позорят нашу профессию. Жалкое ничтожество тот, кто, не умея как следует прорезать чужой карман, вынужден перерезать чужое горло. Засим, ваша честь, пожелаю вам и супруге вашей всяческого счастья и остаюсь
вашим всепокорнейшим слугою,
Фердинанд де Курси и т. д., и т. д.
Когда я брал из рук моего доброго слуги перчатки и шляпу, меня поразил его радостный вид, и я не смог удержаться от желания даровать ему то же блаженство, которое сейчас должно было выпасть на мою долю.
— Бедо, — сказал я, — Бедо, любезный друг мой, поступив ко мне, вы расстались со своей женой. Но я не хочу, чтобы вам пришлось страдать из-за своей верности: напишите, чтобы она приехала, в нашем будущем доме и для нее найдется комната.
Улыбка, сиявшая на лице француза, внезапно исчезла.
— Ma foi,[888] — произнес он на своем родном языке, — месье слишком добр. Сердца наши от чрезмерного счастья черствеют. И потому, опасаясь, что позабуду благодарность, которой обязан провидению, я предпочел бы, с разрешения месье, оставить мою обожаемую женушку там, где она сейчас пребывает.
После столь благочестивого ответа настаивать было бы с моей стороны более чем неблаговидно.
На Беркли-сквер все было уже готово. Леди Гленвил одна из тех добропорядочных особ, которые считают, что брак, не заключенный в церкви, вовсе не брак, а посему мы отправились в церковь. Хотя Реджиналд чувствовал себя теперь так плохо, что не мог переносить даже легкого утомления, он во что бы то ни стало пожелал быть для Эллен посаженным отцом. В тот день и вообще в последние два-три дня ему было, однако, значительно лучше, и надежда на его выздоровление делала наше счастье как-то менее эгоистичным.
Возвратившись из церкви, мы собирались тотчас же отправиться в *** холл, который я снял для нас с Эллен. Когда мы зашли в квартиру на Беркли-стрит, Гленвил отозвал меня в сторону и медленной, неуверенной походкой больного прошел вперед. Мы оказались одни в комнате.
— Пелэм, — сказал он, — мы больше уже не увидимся! Но это неважно, ты теперь счастлив, а скоро и мне будет даровано счастье. Но об одном я хочу еще попросить тебя, как друга: когда я умру, пусть меня похоронят рядом с нею и пусть одна могильная плита покроет нас обоих.
Я сжал его руку и со слезами на глазах дал ему обещание, которого он просил.
— Теперь довольно, — сказал он. — Мои счеты с жизнью покончены. Да благословит тебя бог, мой друг, мой брат. И пусть память обо мне не омрачает твоего счастья.
Вдохновенный поэт и художник-прерафаэлит Уильям Моррис, профессиональный журналист Эдвард Беллами, популярный писатель Эдвард Бульвер-Литтон представляют читателю три варианта «прекрасного далёко» – общества, поднявшегося до неимоверных вершин развития и основанного на всеобщем равенстве. Романы эти, созданные в последней трети XIX века, вызвали в обществе многочисленные жаркие дискуссии. Всеобщая трудовая повинность или творческий подход к отдельной личности? Всем всё поровну или следует вводить шкалы потребностей? Возможно ли создать будущее, в котором хотелось бы жить каждому?
В последнем романе английского писателя Э. Бульвер-Литтона (1803–1873 гг.) "Кенелм Чиллингли" сочетаются романтика и критический реализм.Это история молодого человека середины XIX столетия: мыслящего, благородного, сознающего свое бессилие и душевно терзающегося. А. М. Горький видел в герое этого романа человека, в высшей степени симптоматичного для своей эпохи.
Действие романа происходит в Италии XIV века. Кола ди Риенцо, заботясь об укреплении Рима и о благе народа, становится трибуном. И этим создает повод для множества интриг против себя, против тех, кого он любит и кто любит его… Переплетаясь, судьбы героев этой книги поражают прежде всего своей необычностью.
Сборник английских рассказов о бесплотных обитателях заброшенных замков, обширных поместий, городских особняков и даже уютных квартир – для любителей загадочного и сверхъестественного. О привидениях написали: Дж. К. Джером, Э. Бульвер-Литтон, М. Джеймс и другие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.