Пелэм, или Приключения джентльмена - [196]

Шрифт
Интервал

На этот лестный комплимент я также ответил самым любезным образом.

— Вы не должны думать, — сказал Джонсон через несколько минут, — что, если мы пользуемся этим языком, наш клуб состоит из воров низшего разбора, — совсем наоборот: мы представляем собою группу джентльменов — искателей приключений, которые одеваются в самое лучшее платье, ездят верхом на самых лучших конях, посещают самые лучшие игорные дома, равно как и самые шикарные увеселительные заведения, а иногда и вращаются в лучшем лондонском обществе. Нас не так много: мы ничего общего не имеем с обычными ворами, и, если бы мои личные развлеченьица (как вы их правильно именуете) стали известны другим членам нашего общества, я весьма и весьма рисковал бы оказаться из него исключенным за поступки, недостойные джентльмена. Мы редко снисходим до того, чтобы в обычных разговорах между собою пользоваться жаргоном, но считаем это необходимым в ряде случаев, когда силою обстоятельств вынуждены хитрить и прибегать ко всевозможным уловкам. Дом, который вы сегодня ночью посетите, является своего рода колонией, которую мы основали для тех из нас, кто подвергается особой опасности, так как за их головы назначена награда. Там они иногда скрываются по целым неделям, пока их не удается переправить на континент или снова выпустить на свет божий под другим именем. В эту обитель страждущих отправляем мы и тех, кто, подобно Доусону, терзается угрызениями совести и тем самым представляет опасность для всех: они и пребывают там, как в лечебнице, — до смерти или выздоровления. Одним словом, и дом и его обитатели используются для всего того, что может расстроить замыслы наших врагов и помочь нам. Чертовка Бесс, старушка, которой я вас представлю, заведует, как я вам уже говорил, этим учреждением. Эта почтенная дама предпочитает употреблять тот язык, в ознакомлении с которым вы только что проявили такие замечательные способности. Отчасти из уважения к ней, отчасти по общей склонности обитателей ее дома, диалект, принятый в нем, — по преимуществу блатной. Поэтому вы сами можете понять, что вам необходимо обнаружить хоть какое-нибудь знакомство с наречием, которое не только принято по всей стране, но, кроме того, и не может быть чуждым настоящему парню из наших, какой бы птицей высокого полета он ни был.

Когда Джонсон закончил свою речь, карета остановилась. Я выглянул из окна, Джонсон это заметил.

— Мы еще и полдороги не проехали, ваша честь, — сказал он.

Мы вышли из экипажа, я, по просьбе Джонсона, заплатил кучеру, и дальше двинулись пешком.

— Скажите мне откровенно, сэр, — спросил Джоб, — вы знаете, где находитесь?

— Понятия не имею, — ответил я, уныло обозревая длинную мрачную, плохо освещенную улицу.

Джоб бросил на меня пытливый зловещий взгляд, а затем, внезапно повернув направо, нырнул в какой-то крытый проулок или двор, заканчивавшийся узким проходом, по которому мы внезапно вышли к месту, где стояли три экипажа. Джоб подозвал один из них, мы вошли, он дал какое-то указание так, чтобы я не слышал, и мы помчались с бешеной скоростью, — так, как эта расшатанная колесница, наверно, никогда раньше не мчалась. Я заметил, что теперь мы попали в совершенно незнакомую мне часть города. Дома были старые и большей частью самые убогие. Казалось, путь наш пролегает по целому лабиринту узких улочек: однажды мне почудилось, что во внезапно открывшемся просвете между домами мелькнули волны реки, но проехали мы так быстро, что, возможно, это был обман зрения. Наконец экипаж остановился. Мы снова отпустили кучера, и опять я двинулся вперед вслед за своим спутником, находясь теперь почти полностью в его власти.

Джонсон не заговаривал со мною. Он молчал, погруженный в свои мысли, и я мог поэтому без помехи обдумывать свое настоящее положение. Хотя (благодаря своему здоровью и силе) я, подобно большинству мужчин, нелегко поддаюсь страху, у меня все же пробегали по спине мурашки, когда я поглядывал на неясные очертания унылых сараев — домами их назвать было нельзя — с обеих сторон дороги, по которой мы шли. Там и сям одинокий фонарь бросал свой тусклый свет на мрачные перекрещивающиеся улочки (хотя даже это слово было для них слишком пышным), где одиноко звучали наши шаги. Иногда и этого слабого света не хватало, и я едва различал мощные очертания своего спутника. Он же продолжал идти в темноте с инстинктивной быстротой человека, которому здесь знаком каждый булыжник. Я старательно прислушивался — не раздастся ли голос ночного сторожа, но тщетно: в этих пустынных местах его не услышишь. До слуха моего доносились только звуки наших собственных шагов или же случайные вспышки непотребного и нечестивого веселья, долетавшие до нас из незамкнутых лачуг, где предавались оргиям Бесчестие и Порок. Порою какая-нибудь несчастная тварь, дошедшая до самой низменной нищеты, омерзительная, в грязных лохмотьях, встречалась на нашем пути под редкими фонарями и пыталась задержать нас приставаниями, от которых у меня холодело под ложечкой. Но постепенно растаяли даже эти признаки жизни, мы потеряли из виду последний фонарь и очутились в полнейшей темноте.


Еще от автора Эдвард Джордж Бульвер-Литтон
Утопия XIX века. Проекты рая

Вдохновенный поэт и художник-прерафаэлит Уильям Моррис, профессиональный журналист Эдвард Беллами, популярный писатель Эдвард Бульвер-Литтон представляют читателю три варианта «прекрасного далёко» – общества, поднявшегося до неимоверных вершин развития и основанного на всеобщем равенстве. Романы эти, созданные в последней трети XIX века, вызвали в обществе многочисленные жаркие дискуссии. Всеобщая трудовая повинность или творческий подход к отдельной личности? Всем всё поровну или следует вводить шкалы потребностей? Возможно ли создать будущее, в котором хотелось бы жить каждому?


Призрак

Роман Эдварда Бульвер-Литтона "Призрак" (в оригинале "Zanoni") описывает историю любви и стремлений к тайным знаниям. Молодой человек по имени Занони, член древнего тайного общества, влюбляется в талантливую певицу Виолу Пизани, дочь неаполитанского композитора и скрипача Гаэтано Пизани. Поклонник Виолы Глиндон также любит ее, однако видит в Занони учителя, имеющего возможность открыть ему оккультные знания. История развивается во времена Французской Революции 1789 года.


Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

В последнем романе английского писателя Э. Бульвер-Литтона (1803–1873 гг.) "Кенелм Чиллингли" сочетаются романтика и критический реализм.Это история молодого человека середины XIX столетия: мыслящего, благородного, сознающего свое бессилие и душевно терзающегося. А. М. Горький видел в герое этого романа человека, в высшей степени симптоматичного для своей эпохи.


Кола ди Риенцо, последний римский трибун

Действие романа происходит в Италии XIV века. Кола ди Риенцо, заботясь об укреплении Рима и о благе народа, становится трибуном. И этим создает повод для множества интриг против себя, против тех, кого он любит и кто любит его… Переплетаясь, судьбы героев этой книги поражают прежде всего своей необычностью.


Лицом к лицу с призраками. Английские мистические истории

Сборник английских рассказов о бесплотных обитателях заброшенных замков, обширных поместий, городских особняков и даже уютных квартир – для любителей загадочного и сверхъестественного. О привидениях написали: Дж. К. Джером, Э. Бульвер-Литтон, М. Джеймс и другие.


Деньги

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.