Печорин и наше время - [13]

Верит ли Печорин тому, что говорит? В самом ли деле он отпустил бы Бэлу, признайся она, что любит чеченца? В самом ли деле он любит ее? «Если ты снова будешь грустить, то я умру»,— говорит он. И этому верит?

Может быть, да, верит. Мы еще ничего не знаем о прошлом Печорина, мы видим только, что он странен, что на него напада­ют приступы тоски, появление в его жизни Бэлы создало хоть какую-то цель; сопротивление девушки еще больше раззадори­ло его — нет, он не обманывает; ему и правда кажется сейчас. что-Бзда может со-ставить его счастье.

«Я твоя пленница... твоя раба»,— говорит Бэла, дрожа и плача,— «конечно, ты можешь меня принудить...»

Но Печорнну не нужно принуждение, не раба его привлека­ет, а гордая женщина.

После этого разговора «он сложа руки прохаживался угрю­мый взад и вперед». Он завалил Сэлу подарками и заключил с Максимом Максимычем пари, что Бэла — «дьявол, а не жен­щина!» — через неделю будет принадлежать ему. Все это не очень красиво, с нашей точки зрения. Но он убежден, что так надо, так можно, он вполне искренен в своих поступках. Теперь уже Максим Максимыч защищает от пего достоинство Бэлы и, оказывается, лучше понимает се характер.

«— Как вы думаете, Максим Максимыч! — сказал он мне, показывая подарки.— устоит ли азиатская красавица против такой батареи?

— Вы черкешенок не знаете,— отвечал я,— это совсем не то, что грузинки или закавказские татарки, совсем не то. У них свои правила: онп иначе воспитаны».

Еще недавно Максим Максимыч говорил: «...чего не сделает женщина за цветную тряпичку!» Теперь он совсем иначе смот­рит на вещи. Грузинки, татарки, может, и не устояли бы, по черкешенки... Бэла заставила его уважать себя, а вместе с собой и женщин своего парода. 11 Максим Максимыч оказался прав: подарки сделали Бэлу «ласковее, доверчивее — да и только»

Печорпн «решился на последнее средство»: сказал Бэле, что уезжает навсегда. «Лвось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки...» Вероятно, он и верил, и не верил тому, что говорил, но, если бы Бэла не вернула его, он «в состоянии был исполнить в самом деле то, о чем говорил шутя». Максим Мак­симыч мог только удивляться поведению Печорина: «Таков уж был человек, бог его знает!»

тЛюбит ли Печорин Бэлу? Он и сам этого не знает. Позднее мы уЬидим: в том-то и беда, и трагедия этого одинокого человека, что любить по-настоящему он не может.. Настоящая любовь диктует человеку заботу о том, кого оилюбит, волнение за другого, желание принести радость тому, кого любишь. Педщнш не^умеот думать о Бэле: он ^ацрт гобой и своими переживания- ми; е м у грустно, одиноко: о и нуждается в любви молодого, ■щстопТгуГцества — и^доаиваахся этой любви. А Бэла полюбила но-настоящемуТ Угроза Печорина подействовала на нес: не подарки и не мольбы, а страх за его жизнь пересилил гордость и законы веры: «...едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею».

«Поверите ли?» заключает Максим Максимыч,— < я, стоя за дверью, также заплакал, то есть, знаете, не то чтоб заплакал, а так — глупость!»

Мы успели настолько заинтересоваться судьбой Бэлы и Печорина, что давным-давно чувствуем себя в крепости, за Тере­ком,— а на самом-то деле мы вовсе не там; сидим за чаем в осетинской сакле на дороге возле Гуд-горы; на дворе — поздняя осень, выпал снег... Лермонтов возвращает нас к началу пове­сти. Нет пи Печорина, ни Бэлы — перед нами только Максим Максимыч н молодой офицер, Автор, который рассказывает о своей встрече с Максимом Максимычем, да горы и небо.

Казалось бы, история Бэлы приблизилась к счастливому концу, наступает развязка. Печорин добился любви Бэлы — она призналась, что он с первой встречи произвел на нее впе­чатление. «Да, они были счастливы!» — заключает Максим Максимыч,. и Автор, ожидавший трагической развязки, вос­клицает: «Как это скучно!»

Впрочем, разочарование Автора было кратким: горести и беды уже ждали героев. Максим Максимыч рассказывает: «Спустя несколько дней узнали мы, что старик (отец Бэлы,— //. Д.) убит». Убил его, конечно, Казбич, который «вообразил, будто Азамат с согласия отца украл у него лошадь».

Дикая природа Кавказа, в начало повести никак не гар­монировавшая с настроением героев, теперь кажется нам пре­красной рамой для той картины любви, горя, борьбы, в созер­цание которой мы ужо погрузились. Бледный месяц, черные тучи, хороводы звезд, темно-лиловый свод неба, крутые отлого­сти гор, девственные снега, мрачные пропасти, туманы, которые, «клубясь и извиваясь, как змеи», сползают по «морщинам... скал»... Вся эта картина усиливает впечатление от рассказа Максима Максимыча и будто предсказывает недоброе.

«Тихо было всо на небо и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы»... В этой тишине Максим Макси­мыч и его попутчик поднимаются «по извилистой дороге на Гуд- гору»; «с трудом пять худых кляч» тащат их повозки, но эти клячи уже не вызывают пренебрежительных реплик; Максим Максимыч погружен в свои воспоминания, Автор тоже думает о Бэле, о странном характере Печорина, о их любви...

Подъем ранним утром на высокую гору был труден; пу­тешественникам «было больно дышать; кровь поминутно при­ливала в голову» — по «отрадное чувство» единения с природой овладело ими. Над Гуд-горой висело серое облако, предвещав­шее бурю, но Автор и Максим Максимыч «совершенно о нем забыли», так они были увлечены великолепной картиной, от­крывшейся перед ними.