Печать и колокол - [64]

Злые языки поговаривали, что будущей императрице уже заказана заботливым отцом корона, которая своей роскошью затмит корону Екатерины I.

Между тем над головой светлейшего сгущались тучи. Мальчишка-император все более тяготился деспотизмом своего незваного опекуна и ненавистного тестя. Этим во время болезни князя ловко воспользовались его враги.

В сентябре грянул первый гром: семье Меншикова было предписано покинуть Петербург и поселиться в Раненбурге.

Это, конечно, был удар, и удар неожиданный. Но в Раненбург все же ссылался «светлейший князь, герцог Ижорский, граф Дубровненский, фельдмаршал и генералиссимус». Поэтому поезд Меншиковых насчитывал не мало не много 5 берлинов, 16 колясок, 14 фургонов и колымаг. Светлейшего сопровождали собственные драгуны, пажи, карлы, гайдуки, повара, певчие (Меншиков любил послушать за обедом старинные русские песни) и даже гребцы (Александр Данилович привык по вечерам кататься на лодке в сопровождении рогового оркестра).

Но едва Меншиков успел отремонтировать свой дворец, завезти новые экзотические растения в оранжереи и очистить от водорослей пруды Раненбурга, как из Петербурга пришло новое распоряжение – ссылка в Сибирь!

Это был второй, поистине страшный удар грома, который разрушил всякие иллюзии.

На этот раз у Меншикова отобрали все: титулы, звания, ордена, драгоценности, дворцы, города, деревни. Сын царевича Алексея умел мстить и мстил беспощадно.

Теперь Александр Данилович и Варвара Михайловна ехали уже не в лакированной, отделанной эмалью карете, а в рогожной кибитке, за которой тащились две крестьянские телеги. На одной из них, сгорбившись, сидела на сене одетая в черный кафтан бывшая царская невеста – Мария Меншикова…

По личному распоряжению злопамятного Петра, переданного Меншикову присланным из Петербурга офицером, ссыльным разрешалось взять с собой лишь котел для варки пищи, три медные кастрюли, 12 блюд («такоже медных») и столько же оловянных тарелок.

Но, как говорится, и в несчастье бывает счастье. Офицер оказался сыном бомбардира, который вместе с Бухвостовым сражался под Полтавой и много рассказывал сыну о сподвижнике Петра Великого Александре Меншикове. Поэтому предписание Петра II было выполнено не совсем точно. Так, Мария увезла в Березов неположенную дюжину ложек, ножей и вилок (Петр считал, что ссыльные вполне могут есть руками), а Александр Данилович – шитый шелком портрет первого российского солдата и полученный им из рук Петра Великого орден Андрея Первозванного (кстати говоря, первый русский орден).

В Березов Меншиков уже прибыл вдовцом: Дарья Михайловна умерла в пути, не доезжая Казани.

Сначала семья разместилась в остроге, а затем переехала в бревенчатый дом, собственноручно построенный опальным князем с помощью немногих слуг, решившихся разделить участь своего господина (вот когда пригодилась Меншикову плотничья наука, усвоенная им под руководством Петра I!).

Дом, поставленный на берегу реки, состоял из четырех комнат. Одна предназначалась для дочерей, во второй разместились князь с сыном (здесь-то и был повешен на стену портрет Бухвостова как воспоминание о недавнем прошлом), третью заняли слуги, а четвертая стала кладовой.

Стряпала на семью бывшая царская невеста…

***

Василий Петрович рассказывал много интересного о жизни Меншикова в Березове, но так как это не имеет непосредственного отношения к портрету Бухвостова, я все это опускаю, тем более что желающие поподробней узнать об этом всегда могут обратиться к соответствующей литературе. Приведу лишь один эпизод, связанный с дальнейшей судьбой удивительного портрета. Как Василий Петрович уже вскользь упоминал, Мария Меншикова любила князя Федора Долгорукова, который отвечал ей взаимностью. И вот этот самый Федор Долгоруков вскоре после прибытия Меншиковых в Березов тайно под чужой фамилией приехал туда, чтобы просить у бывшего властелина руки его дочери. Меншиков не возражал. Мария и Федор тайно были обвенчаны в Спасской церкви старым березовским священником отцом Феофаном. После более чем скромной свадьбы Меншиков вручил зятю единственную оставшуюся у него ценность – шитый шелком портрет.

Через год, как раз в день своего рождения, когда ей исполнилось восемнадцать лет, Мария умерла. Не намного пережил ее Федор Долгоруков, который скончался, видимо, в 1730 или 1731 году.

Более тридцати пяти лет – а за это время на русском престоле успели побывать и Анна Иоанновна, и малолетний Иоанн Антонович, и Елизавета Петровна, и Петр III – о портрете Бухвостова ничего не было слышно. Но он не исчез бесследно, подобно многим другим уникальным вещам начала XVIII века.

***

– По утверждению моего коллеги по университету некоего Тарковского, который защищал магистерскую диссертацию по истории византийской и русской вышивки, – продолжал Василий Петрович, – «меншиковский» или «арсеньевский» портрет был где-то приобретен небезызвестным Григорием Орловым, который в 1768 году «презентовал» его самому популярному в то время в Петербурге человеку – барону Димсделю.

Вам, разумеется, ни дата, ни фамилия барона ничего не говорят. Между тем 1768 год превозносился придворными Екатерины II, тогда же, если не ошибаюсь, получившей эпитет «великой», как один из самых славных в истории России. Императрицей восхищались и хором и порознь. Ее самоотверженность сравнивалась с великими подвигами Геракла, Муция Сцеволы, Александра Македонского и Юлия Цезаря. Известнейшие пииты, в числе которых был и Херасков, писали восторженные оды, Сенат направил императрице высокопарное приветствие, а на монетном дворе была выбита специальная медаль с профилем Екатерины, лавровым венком и знаменательной датой – «1768 год».