Печальная судьба Поликарпо Куарезмы - [32]

Так он стоял один, один вместе со своей славой и своими муками, не имея ни любимой, ни друга, ни того, кому можно довериться, — один, как Бог или апостол на неблагодарной земле, не желавшей выслушать от него благую весть.

Он страдал из-за того, что не мог склониться на грудь к другу и пролить слезы — вместо этого они падали на равнодушную землю. И он вспомнил известные стихи:

Слеза моя течет в песок горячий…

При этом воспоминании он посмотрел чуть ниже, на землю, и увидел, что в каменной лохани, которая служила всем обитателям дома, устроила стирку чернокожая девушка — видеть ее целиком он не мог. Она склонялась над тяжелой одеждой, поднимала ее над водой, слегка намыливала, колотила ею о каменный край и повторяла все это снова. Рикардо проникся сочувствием к этой бедной женщине, дважды несчастной — из-за своего общественного положения и цвета кожи. После этого прилива нежности он принялся размышлять о мире и о всяких несчастьях, на миг охваченный недоумением перед тайной жалкой человеческой судьбы.

Девушка, поглощенная работой и не видевшая его, запела:

Глаза твои нежнее,

Чем ветра дуновенье…

То были его собственные стихи. Рикардо довольно улыбнулся, ему захотелось пойти и поцеловать эту бедную женщину, обнять ее… Случилось! Эта девушка принесла ему успокоение, ее смиренный и скорбный голос утишил его печаль! Ему пришли на ум стихи отца Калдаса, его счастливого предшественника, который выступал перед дворянками:

Лерено веселил других,

А сам веселья не узнал…

В конце концов, это было его подлинной миссией! Девушка закончила петь, и Рикардо не сдержался:

— Отлично, госпожа Алиса, отлично! Если бы это было не так, разве я попросил бы вас продолжать?

Девушка закинула голову, узнала говорящего и сказала:

— Я не знала, что вы тут, иначе не пела бы при вас.

— Да что вы! Могу заверить вас, это было хорошо, очень хорошо. Пойте дальше.

— Боже сохрани! Чтобы вы меня критиковали…

Он настаивал, но девушка не захотела больше петь. В голове Рикардо промелькнули черные мысли. Он удалился вглубь комнаты и сел за стол, желая что-нибудь написать. Мебели было настолько мало, насколько это возможно: гамак с кружевной бахромой, сосновый стол с письменными принадлежностями, стул, полка с книгами и на стене — гитара в замшевом футляре. Имелась также кофеварка. Усевшись, он попытался сочинить модинью о Славе, такой быстротечной, которая есть, а кажется, что ее нет, неосязаемой, неуловимой, как дуновение ветра, той, что подзадоривает нас, опаляет, беспокоит и сжигает наподобие Любви.

Рикардо положил перед собой лист бумаги и попробовал начать, но не смог. Переживание было сильным — внутри все вздымалось, переворачивалось от мысли о затеваемом воровстве его заслуг. Он не смог успокоить свой ум, подхватить носящиеся в воздухе слова, услышать, как в ушах звучит музыка.

Было позднее утро. Цикады стрекотали в облетевшей кроне тамаринда; становилось жарко, небо было светло-голубым, негустого, слабого оттенка. Хотелось выбраться на улицу, найти друга, развеяться вместе с ним — но с кем? Разве что если Куарезма… Ах да, Куарезма! От него, конечно же, можно было ожидать и утешения и ободрения.

По правде говоря, в последнее время этот его друг мало интересовался модиньями, но все равно, он понял бы намерения и цели Рикардо, а также оценил бы размах работы, за которую тот взялся. Если бы майор был где-то поблизости — но отправляться в такую даль! Рикардо вывернул карманы: его состояние не достигало даже двух мильрейсов. Как тут ехать? Надо раздобыть бесплатный билет.

В дверь постучали. Какое-то письмо. Почерк незнакомый. Рикардо с волнением надорвал конверт. Кто это может быть? Он стал читать:

«Дорогой Рикардо, привет! Моя дочь Кинота послезавтра, в четверг, выходит замуж. Они с женихом очень хотят видеть вас на свадьбе. Если вы, мой друг, еще не договорились ни с кем, берите гитару и приходите на чашку чаю. Ваш друг Алберназ».

Лицо трубадура менялось по мере чтения. Вначале оно было напряженным и суровым, по окончании же озарилось широкой улыбкой, игравшей на разные лады. Генерал не бросил его; для уважаемого военного Рикардо Корасао дуз Отрус оставался королем гитары. Он пойдет к нему и добудет билет, ведь генерал — старый друг Куарезмы. Рикардо оглядел гитару — медленно, нежно, благодарно, словно та была талисманом, приносящим удачу.

Когда Рикардо вошел в дом генерала Алберназа, последний тост был уже поднят, и все небольшими группками устремились в гостиную. Госпожа Марикота была в лиловом шелковом платье, и ее небольшая грудь казалась еще более сдавленной и плоской под этой дорогой тканью, более уместной, пожалуй, на изящном и гибком теле. Кинота в свадебном наряде лучилась счастьем. Она была выше своей сестры Исмении и имела более правильные черты лица, но зато вызывала меньше интереса из-за заурядности своего темперамента и характера, хотя и отличалась добродушием. Лала, третья дочь генерала, которая уже почти свыклась со своим девичеством, сильно напудренная, все время поправляла прическу и улыбалась лейтенанту Фонтесу. Партия считалась выгодной, и брака ожидали с нетерпением. Женелисио протянул невесте локоть. Он был в плохо сшитом фраке, подчеркивавшем его сутулость, и кое-как ковылял в узких лаковых ботинках. Рикардо не видел, как они шествовали: когда он вошел, процессия была уже возле генерала, одетого в запасную парадную форму, которая не слишком шла ему: он напоминал принаряженного национального гвардейца. Но зато неподалеку, с важным и воинственным видом, похожий на морского волка и одновременно — вельможу, восседал контр-адмирал Калдас. Выбранный в свидетели, он выглядел неотразимо в своем мундире. Якоря блестели, словно борта кораблей на параде; пряди волос, тщательно зачесанные, удлиняли его лицо и, казалось, страстно желали поскорей растрепаться на сильном ветру посреди бескрайнего океана. Исмения в розовом платье выглядела вялой, как всегда, и бесцельно блуждала по комнатам со скорбным видом; время от времени она отдавала распоряжения. Лулу, единственный сын генерала, задыхался в форме курсанта военного училища со множеством знаков отличия, блестевших золотом, — ведь он, благодаря хлопотам отца, перешел на следующий курс.