Печаль на двоих - [16]

— Неужели Лидия до сих пор не завела себе очередную девочку?

Замечание Арчи было довольно беззлобным и не лишенным основания. Репутация у Лидии была, можно сказать, легендарная: она быстро завоевывала новых любовниц и так же быстро расставалась с ними. Лишь однажды ее отношения с женщиной приняли серьезный оборот, но год назад они оборвались при весьма тягостных обстоятельствах, в которых оказалась замешанной и сама Джозефина.

— Мне кажется, Лидия надеется, что они с Мартой снова будут вместе, — заметила Джозефина, входя в квартиру. — Лидия никогда и ни с кем не была так счастлива, как с Мартой.

— Выходит, ей от Марты пришли какие-то вести?

— Насколько мне известно, нет.

Пока Арчи искал в своей крохотной кухне бокалы, достойные принесенного ею вина, Джозефина направилась в гостиную. Хаос в ней был еще похлеще того, что описал Арчи, но груды беспорядочно разбросанных ящиков — некоторые уже наполовину распакованные — все же не могли скрыть, до чего хороша была комната. Очевидно, Джозефина явилась к Арчи в разгар его работы. Он приспособил большой ящик из-под книг под письменный стол, а другой, поменьше, — под табуретку; на столе, рядом с пачкой папок и бумаг, стояла нетронутая кружка с кофе, а возле нее в пепельнице дымилась сигарета. Джозефина невольно бросила взгляд належавшие на столе черно-белые фотографии, и когда поняла, на что именно смотрит, отступать уже было поздно. На постели лежала босоногая темноволосая женщина лет сорока, шея ее была затянута чем-то похожим на шелковый чулок. За него, казалось, зацепилась отходившая от ее джемпера кисточка. На шее и вокруг горла виднелись синяки. На подушке в нескольких дюймах от головы женщины лежала тонкая ортодонтическая пластинка, скорее всего выпавшая у нее изо рта во время борьбы.

— Черт! — выругался появившийся в дверях Арчи. — Я и забыл, что не убрал их. — Поставив на коробку бокалы, он поспешно собрал бумаги. — Прости, тебе этого видеть не надо было.

— Сама виновата, что посмотрела. — Джозефина с трудом приходила в себя. — Бедная женщина. Что с ней случилось?

— Пока непонятно. Горничная нашла ее задушенной в квартире на Пиккадилли. Эта женщина должна была кому-то гиней сорок за какие-то меха, и поговаривали о том, что, возможно, она покончила с собой, но Спилсбери уверен, что произошло убийство. Один из соседей слышал, как накануне она ссорилась из-за денег с каким-то мужчиной.

— А вы знаете, кто он?

— Кандидатов более чем достаточно: эту женщину семьдесят четыре раза судили за проституцию.

— Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не распаковался.

Джозефина подошла к стоявшему возле камина ящику и в раздумье присела на него. Камин уже готов был к растопке — похоже, он оказался единственным местом, до которого в этой комнате допустили миссис Снайп, — и Арчи бросил Джозефине коробок спичек, чтобы она зажгла огонь.

— Это еще далеко не все. — Арчи аккуратно откупорил бутылку. — На подходе еще три дела, не говоря уже о всякой дополнительной бумажной работе. После выборов всегда одна и та же история: народ хотят уверить, что он может спать спокойно, и потому процедурам и проверкам нет конца, а в конечном счете все возвращается на круги своя. — Арчи вздохнул и указал на ящики. — До этой кучи дело дойдет еще не скоро. Я с месяц подожду, и те вещи, что мне за это время не понадобятся, буду считать лишними. Таким образом, все нераспакованные ящики я просто отдам нуждающимся. Ну что, пусть вино немного подышит?

Джозефина кивнула и взяла в руки оба бокала, в то время как Арчи придвинул к огню еще один ящик.

— Тебе помочь? — спросила она, оглядывая царивший в комнате хаос.

— О нет! Давай лучше выпьем. Я здесь провожу настолько мало времени, что, порядок тут или хаос, мне совершенно безразлично.

— Ну тогда открой вот это. — Джозефина подала ему плоский прямоугольный пакет. — По крайней мере на стенах у тебя полный порядок и есть шанс, что это ты все же увидишь.

Арчи, заинтригованный, развернул коричневую оберточную бумагу и восторженно уставился на картину — изящную акварель, изображавшую окруженное лесом озеро и дом, точь-в-точь такой, как его дом в Корнуолле, где прошлым летом они с Джозефиной недолго пожили. Помимо того что сюжет картины имел для Арчи особую значимость, акварель сама по себе была необыкновенно хороша: художник — подобно всем талантливым акварелистам — придал изображению на картине обманчивую простоту. Небо и поверхность воды на ней написаны широкими, размашистыми мазками, а на их фоне контрастом выделялись тонко выписанные деревья. И, снова разглядывая картину, Джозефина подумала, что, наверное, глядя на нее, она почувствовала бы очарование этого места, даже если бы никогда прежде его не видела.

— Лоу Пул! — воскликнул Арчи. — Где же ты такое, черт подери, раздобыла?

— Я получила картину еще там. — Джозефина очень обрадовалась, что акварель Арчи понравилась. — В эти края в отпуск приехал художник, и всякий раз, как я оправлялась гулять к озеру, я его там встречала. Я видела, как он написал не менее пятнадцати акварелей, и стала приставать к нему с просьбой продать мне хотя бы одну. В конце концов он согласился — наверное, просто чтобы от меня отвязаться. А сегодня днем мне принесли картину из мастерской, где ее вставили в раму. — Джозефина внимательно изучала выражение его лица, пока он разглядывал картину, догадываясь, что сейчас Арчи, наверное, думает о трагических событиях, случившихся на этом самом месте всего несколько месяцев назад. — Я подумала, что эта акварель напомнит тебе о том, как там красиво, — мягко добавила она, — и сотрет кое-какие малоприятные воспоминания.