Павел I - [180]
Княгиня Гагарина оставила дом своего мужа и была помещена в новом дворце под самым кабинетом Императора, который сообщался посредством особой лестницы с ее комнатами, а также с помещением Кутайсова.
Графы Ростопчин и Аракчеев, два человека, которых Павел раньше считал самыми верными и исполнительными своими слугами, были высланы в свои поместья. До нас дошли слухи, что граф Пален получил пост министра иностранных дел и Главноуправляющего почтовым ведомством, сохранив вместе с тем должность военного губернатора Петербурга и в качестве такового начальника гарнизона и всей полиции. Мы узнали, что все Зубовы, которые были высланы в свои деревни, вернулись в Петербург, а вместе с ними г-жа Жеребцова, рожденная Зубова, известная своей связью с лордом Уитвортом, что все они приняты ко Двору и сделались близкими, интимными друзьями в доме доброго и честного генерала Обольянинова, генерал-прокурора Сената. Мы слышали также, что у некоторых генералов — Талызина, двух Ушаковых, Депрерадовича и других — бывают часто интимные сборища, устраиваются de petits soupers fins,[173] которые длятся за полночь, и что бывший полковник Хитров, прекрасный и умный человек, но настоящий roué, близкий к Константину, также устраивает маленькие рауты близь самого Михайловского дворца.
Все эти новости, которые раньше были запрещены, доказывали нам, что в Петербурге происходит что-то необыкновенное, тем более что патрули и рынды около Михайловского дворца постоянно были наготове.
Зимой 1800 года в дипломатических кругах Петербурга царило сильное беспокойство: Император Павел, недовольный поведением Австрии во время Итальянской кампании Суворова 1799 года и образом действий Англии к Голландии, внезапно выступил из коалиции и в качестве гроссмейстера Мальтийского ордена объявил Англии войну, которую собирался энергично начать весной 1801 года.
В феврале того же года полк наш возвращен из Царскосельской ссылки и помещен был в Петербурге, в доме Гарновского. Генерал-майор Кожин, который во время нашей ссылки был назначен к нам в качестве строгого службиста, переведен в армейский полк, а генерал-лейтенант Тормасов — превосходный офицер и достойнейший человек — сделан нашим полковым командиром, милость, которую мы просто не знали, чем себе объяснить.
По возвращении в Петербург я был самым радушным образом принят старыми друзьями и даже самим графом Паленом, генералом Талызиным и многими другими, а также Зубовыми и Обольяниновым. Меня стали приглашать на интимные обеды, причем меня всегда поражало одно обстоятельство: после этих обедов по вечерам никогда не завязывалось общего разговора, но всегда беседовали отдельными кружками, которые тотчас расходились, когда к ним подходило новое лицо. Я заметил, что генерал Талызин и другие подошли ко мне, как будто с намерением сообщить мне что-то по секрету, а затем остановились, сделались задумчивыми и замолкли. Вообще по всему видно было, что в этом обществе затевалось что-то необыкновенное.
Судя же по той вольности, с которой Императора порицали, высмеивали его странности и осуждали его строгости, я сразу догадался, что против него затевается заговор. Подозрения мои особенно усилились после одного обеда у Талызина (за которым нас было четверо), после «petite soiree»[174] у Хитровых и раута у Зубовых. Когда однажды за обедом у Палена я нарочно довольно резко выразился об Императоре, граф посмотрел мне пристально в глаза и сказал: «J-f-qui parle et brave homme qui agit»[175]. Всего этого было достаточно, чтобы рассеять мои сомнения, и обстоятельство это глубоко меня расстроило. Я вспомнил свой дом, свою присягу на верность, помнил многие добрые качества Павла и в конце концов почувствовал себя очень несчастным.
Между тем все эти догадки не представляли ничего определенного: не было ничего осязательного, на основании чего я мог бы действовать или даже держаться известного образа действий. В таком состоянии нерешительности я отправился к моему старому другу Тончи,[176] который сразу разрешил мое недоумение, сказав следующее: «Будь верен своему Государю и действуй твердо и добросовестно; но так как ты, с одной стороны, не в силах изменить странного поведения Императора, ни удержать, с другой стороны, намерений народа, каковые бы они ни были, то тебе надлежит держаться в разговорах того строгого и благоразумного тона, в силу которого никто бы не осмелился подойти к тебе с какими бы то ни было секретными предложениями». Я всеми силами старался следовать этому совету, и, благодаря ему, мне удалось остаться в стороне от ужасных событий этой эпохи.
Около этого времени Великая княгиня Александра Павловна, супруга эрцгерцога Иосифа Палатина Венгерского, была при смерти и известие о ее кончине ежечасно ожидалось из Вены. Император Павел был чрезвычайно недоволен Австрией за ее образ действий в Швейцарии, результатом которого было поражение Корсакова под Цюрихом и совершенная неудача знаменитой кампании Суворова в Италии, откуда он отступил на север через Сен-Готард. Англии была объявлена война, на имущества англичан наложено эмбарго, и уже делались большие приготовления, дабы в союзе с Францией начать морскую войну против этой державы с открытием весенней навигации.
