Павел I без ретуши - [54]

Этот человек был, по-видимому, создан более, чем кто-либо другой, играть выдающуюся роль в делах империи. Он обладал всеми необходимыми для этого качествами: громким в России именем, недюжинными способностями и большим честолюбием. Будучи совсем молодым человеком, он уже сделал блестящую карьеру. Назначенный русским посланником в Берлин, он вскоре был призван императором Павлом в коллегию иностранных дел под начальство князя Александра Куракина. […]

Прослужив несколько месяцев в иностранной коллегии, граф Никита Петрович вызвал чем-то неудовольствие императора, был отрешен от должности и выслан на жительство в Москву. Но… граф сумел воспользоваться этим коротким промежутком времени и повлиять заметным образом на судьбы своей страны. Известие о кончине Павла он принял с нескрываемою радостью и тотчас приехал в Петербург с самыми радужными надеждам на будущее.

* * *

Из воспоминаний Федора Гавриловича Головкина:

…низость и злоба второстепенных царедворцев окончательно погубили, нравственно и физически, этого несчастного государя. […]

Как только началось новое царствование — появилась партия, существовавшая в России уже давно и располагавшая большим влиянием, о чем, несмотря на чутье русских в интригах, лишь немногие имели ясное понятие. Эта партия, связанная со двором многими нитями, что, однако, мало показывалось там, и в этом, вероятно, заключается причина, почему ее так мало замечали и никто о ней не говорил. Я назову ее «немецкой партией», она родилась еще при Петре Великом из желания руководить цивилизацией и состояла в последующие царствования из лиц разных национальностей, разных чинов и разного пола, образовавших молча союз против всех остальных… При воцарении Павла эта партия вошла опять в силу, и нижеследующий список ее членов даст лучшее понятие о ней, чем все, что я мог бы сказать; сама императрица, граф Пален, граф Панин [Никита Петрович], граф Петр Головкин, обер-егермейстер барон Кампенгаузен, барон Гревенитц, г-жа Ливен [Шарлотта Карловна] и др. В числе этих лиц было немало таких, которые никогда не видели друг друга и никогда не беседовали между собою; у них не было ни общего плана действий, ни совещаний для обсуждения такового, но они на слово верили друг другу и составляли как бы одну секту. Опасность, грозящая одному, приводила в движение других, а многие даже не подозревали, до какой степени они принадлежали к этой партии и вдохновлялись ею. Не знаю, удалось ли мне передать ясно мою мысль о «немецкой партии» в России, но внимательный наблюдатель ее не пропустит, и существования ее нельзя отрицать, хотя на это и нет явных доказательств.

Из «Юношеских воспоминаний» Евгения Вюртембергского:

Гости встречали монарха в не очень просторной парадной гостиной [Михайловского замка] с натянутым благоговением. Долее всех разговаривал он обыкновенно с военным генерал-губернатором [П. А. Паленом] и часто шептал ему на ухо что-то, причем граф Пален принужден был наклоняться к нему, обменивался несколькими словами с графом Строгановым и потом каждый раз наклонялся к генералу Дибичу, к великой досаде, как я ясно видел, всех остальных присутствующих, отводил его в сторону и, часто указывая на меня и пожимая ему руку, обнадеживал заверениями в своей благосклонности.

Лишь только император оборачивал лицо, тотчас же просветлялись мрачные черты всех гостей и вновь представляли выражение полнейшего удовольствия. Однажды Строганов и Нарышкин пустились взапуски друг перед другом любезничать со мной; я же, помня умное наставление моего гувернера [И. И. Дибича] ни с кем, кроме самого императора, не быть слишком разговорчивым, отделывался одними «да» и «нет» и, наконец, на слишком назойливые вопросы отвечал, что «считаю себе не по плечу разговоры с дипломатами и остряками, так как я еще только начинающий службу драгун».

Эта выдержка из упражнений, которые задавались мне в школе моего лукавого гувернера и были так удачно рассчитаны на весь придворный персонал, произвела самое благоприятное впечатление на сердце императора. […]

Едва прибыл я домой, как мне передал камер-паж от имени императора Мальтийский орден (высшее отличие, которое только мог пожаловать мне государь), и вслед за тем покои мои наполнились бесчисленными посетителями. Когда наконец весь этот рой придворных и высших военных чинов отхлынул, я обратился к генералу Дибичу с очень естественным вопросом: «Что, собственно, вся эта комедия означает? За что все эти незаслуженные почести и разве так приказано императором?»

Генерал сообщил мне, что его величество, когда я остался один с императрицей, призвал его к себе, благосклонно пожал ему руку и сказал: «Благодарю вас, генерал, за сопровождение принца; он теперь мой навсегда. Он превосходит мои ожидания и будет, я уверен, вполне соответствовать моим намерениям. Я теперь приставлю вас к нему; вы должны быть всегда с ним, никогда без него. Ваше усердие для меня весьма важно; я полагаюсь на вас и пребываю к вам благосклонен».

— Что при таких обстоятельствах, — продолжал Дибич, — Люди за вами ухаживают, будет вам понятно. Но позвольте одно замечание: не доверяйте никому, ибо они все лукавы, как кошки, и до тех только пор не выпускают когтей, пока над ними плеть господина…