Паутина Старого города - [13]

Улик поморгал и спросил:

— А кто эта тетка, которую ты ненавидишь?

Динка застыла, потом разозлилась:

— При чем тут она?! Я слова песни повторяла в уме! Ты их прочитал?

Улик натянул край рта.

— Какие слова? Ты думаешь, у меня твои мысли перед глазами бегущей строкой проносятся? С запятыми и двоеточиями? Или их произносит в моей голове твой голос?

Он громко фыркнул и покачал головой, мол, как можно такие глупости предполагать?

У Динки даже пятка зачесалась — так захотелось в этот момент пнуть язвительного засранца.

— Ладно, повыпендривайся пока, — милостиво разрешила она. — Я сегодня добрая.

Улик снова фыркнул и улыбнулся от уха до уха — веснушки на его щеках, растянувшись, тоже заулыбались.

— Ну ладно, если не словами и не голосом, — сказала Динка, — тогда как это происходит?

Улик, задумавшись, помычал.

— Ну… это приходит в голову как ощущение, — ответил он и добавил: — И еще как будто… чужое воспоминание.

— Хм–м–м, — отозвалась Динка. — Интересно.

— Ну вот, — продолжал Улик, — поэтому я не знаю, что ты там словами думаешь. Обычно то, что люди думают словами, не очень важно. Всякая ерунда, вроде: попросить у матери денег на тетрадь для контрольных, доесть котлеты, а то младшая сеструха их все слопает, мне не достанется, или про то, что Вовка Краепольцев дурак и не лечится… Короче, такие мысли, которые подумал и забыл. А есть другие, которые сидят в голове крепко, даже если ты прямо сейчас их не замечаешь. Они–то мне в голову и лезут. Сами. Потому что очень сильные. Это как будто… кто–то громко в дверь стучит. Ты не видишь, кто за дверью, но стук слышишь. Поэтому идешь к двери и открываешь. Вот и у меня так: чувствую в другом человеке «Тук–тук–тук!», открываю дверь, а в меня его мысли лезут. Можно не открывать, конечно, пока не надоест слушать это «Тук–тук–тук!».

— И что? По–твоему, я думаю о Руи? — спросила Динка.

Улик кивнул.

— Все время думаешь.

— Странно, — немного растерялась девочка. — Не замечала.

— Да кто он такой?! — не выдержал Улик.

Динка зыркнула на него недружелюбно.

— Самый худший человек на свете! Детей бьет! Потому что они его раздражают, понял? Насмехается. И еще он врун. Так и говорит: не надо мне верить, я нечестный.

— Ум–м–м, — заинтересованно протянул Улик. — Тогда почему ты хочешь его увидеть, если он такой плохой?

Динка с полминуты смотрела на него мрачным взглядом.

— Кто хочет его увидеть?

— Ты, — расстерянно поморгал Улик.

— Я?! — набычилась Динка.

Улик издал нервный смешок и поднял руки на уровне плеч, как будто сдаваясь.

— Не хочешь ты его увидеть, не хочешь! Только не смотри на меня так, ты страшная, я тебя уже боюсь.

— То–то, — фыркнула Динка.

На самом деле, мальчишка–телепат ошибался — она сейчас совсем не думала о Руи. Она думала: как все–таки хорошо, что рядом с ней оказался Улик. Если бы, проснувшись в этой палате, Динка обнаружила, что совсем одна, она бы моментально впала в отчаяние. Наверное, без конца изводила себя вопросом, для чего ее сюда привезли. Воображала бы ужасные вещи. А вместо этого болтает как ни в чем не бывало.

— Нечестно! — возмущенно заявила Улику Динка, после того как ни с того ни с сего вдруг рассказала ему о своей вчерашней ссоре с мачехой. — Таисия специально все переврала! Сделала вид, что это я плохая, смерти ей желаю, а она, значит, вся такая из себя правильная и добренькая! Ненавижу ее! Она о папе сказала так, как будто ее это не касается! Ну я ей и напомнила, что хараминская кома любого может коснуться, кто пережил Апокалипсис. Обидно же слышать, когда она о папе таким тоном говорит!

Улик с готовностью закивал.

— Ага–ага! У наших соседей год назад Светка, студентка, взяла и в кому впала. Между прочим, замуж собиралась. Моя мама ее маме помогала к свадьбе готовиться. А Светка раз — и… До сих пор в коме лежит.

— Ну! — поддержала Динка. — А Таисия с чего–то решила, что с ней такого не случится, и папу растением называет. И вообще, она…

Динка вздрогнула и резко замолчала, когда услышала, что открылась дверь. В палату вошли двое. Одеты они были так же, как те, что пришли к ним домой в сопровождении Таисии и седоголового доктора — белые брюки и короткие халаты с нашивкой «С» внутри ромба поверх нагрудного кармана. Санитары. Один остался возле двери, другой направился к детям.

Машинально, даже не задумываясь, зачем это делает, Динка поползла назад, отталкиваясь руками от пола. Но оказалось, они пришли не за ней. Санитар поманил Улика и кивком головы указал на дверь:

— На обследование.

Улик послушался: встал и, украдкой улыбнувшись Динке, пошел к выходу.

Когда дверь закрылась, девочка поднялась с пола. Она стояла так некоторое время, не отводя от двери выжидающего взгляда. Потом глубоко вздохнула. Появление санитаров свело на нет всю эйфорию от беззаботной болтовни с Уликом. Реальность стала сжиматься вокруг нее, как будто стены в палате двигались, оставляя ей все меньше и меньше пространства.

Динка обернулась. Здесь было одно окно — длинная узкая полоса на всю ширину палаты под самым потолком. За стеклом — металлическая решетка. Динка подошла к своей койке. Попыталась подвинуть в сторону окна, чтобы выглянуть наружу. Тщетно. Ножки койки были привинчены к полу. И ни одного стула в палате.