Паутина - [37]

Николай прислушался к доносящемуся из сеней сердитому покашливанию Лизаветы, шагнул к столу, чтобы погасить лампу, но в окно раздался осторожный стук. Полагая, что зачем-то пришел с дежурства отец, Николай открыл створку.

Под самым окном стояла белая лошадь, а верхом на ней сидел человек с ружьем в руке. Юрков узнал в нем знакомого сельисполнителя из деревни, где колхозники заприметили дезертира.

— Здоров ли, Трофимыч! — приветствовал сельисполнитель. — Гостя к тебе чуть доволок по приказу участкового.

— Здравствуйте, товарищ Кустов, — отозвался Николай и, предположив, что Калистрат пойман, потом спросил: — А где гость?

— Вот он, успел с устатку к завальнёшке прилипнуть.

— Давай в избу.

Николай поплотнее задернул подшторники.

Первым вошел высокий широкоплечий человек в шапке колпаком и подпоясанном веревкой сером архалуке. Одеянием он походил на бывшего монаха, а обрюзглым безбородым лицом напоминал скопца. Опираясь на железную трость с крестообразным набалдашником, вошедший опустился на западенку подполья.

Сельисполнитель был низкорослый и седоусый здоровяк. Войдя, он сунул свою берданку меж коленей, снял картуз, распустив охапку пепельно-серых кудрей, потом как-то по-особенному извернулся и стряхнул с себя увесистый мешок.

— Принимай-ка, Трофимыч: евоная котомешка.

— Что в ней? — спросил Юрков, взвешивая за лямки промокший мешок.

— Барахлишко да сухари разной породы.

— Нищий?

— Больно молод для энтого, — ответил Кустов, налаживаясь протереть тряпкой свое ружье, потом удивленно заморгал и спросил: — Разве это не Калистратишко?.. Вот ядрена шишь, мы думали, попался! И корпусом и обличьем схож, а не он?..

— Ваша фамилия? — не ответив Кустову, обратился Юрков к задержанному. — Мосеев, да?.. Почему не в армии?

Незнакомец молчал, с каким-то подчеркнутым старанием ковырял прыщ на своем и без того израненном язвинками одутловатом лице. Чрезмерно широкий рот его, напоминающий свежерваную рану, кривился при этом то вправо, то влево.

— Я вас спрашиваю, почему не в армии?

— Болен, — произнес незнакомец глухо, будто прожужжав.

— Хворый, слышь ты, потому и не воюет, — вмешался Кустов, значительно ухмыляясь. — А документишка нету. Объясняет, что злые люди скрали. Ни бумаг, ни денег; попрошанием, слышь, проживает. Сегодня ввечеру наши колхозники его заштопорили. Крадется околицей возля речошки, а в руках — эвон — чертова железина. Крадется с подозрением. А на соломке поблиз овина ребята с девчошками жались. Бессловесно. Увидели чужого — и вовсе примолкли: милицейский приказ про Калистратишку все знают. Потом следить — ночь-то вон какая, будто дегтем свет намазан. Ребята сгребли его, а он железиной вокруг себя помахал, да отбиваться. Но тут девчошки подоспели, — где ему одному супротив четверых!

Кустов смерил незнакомца оценивающим взглядом и, так же значительно посмеиваясь, объяснил:

— Вгорячах-то, видно, тумачишек навтыкали: ишь, под глазом репка выросла!

— Фамилия как? — подавляя неприязнь к незнакомцу, в котором он сразу же заподозрил дезертира, снопа и совсем неласково спросил Юрков. — Мосеев, что ли?

— Бесфамильный, — опять прожужжал незнакомец.

— Бесфамильный Калистрат?

— Агафангелом наречен…

— Ах вон ты кто, странничек, небесный почтальон!

— А-а, да да, да, — закивал сероволосой головой и Кустов. — И у нас письмишки объявились, белой контрой за версту несет!

— Христианин странствующий я, — вдруг возвысил голос незнакомец и выставил свою трость крестом вперед. — От мира бегущий, признаю лишь власть Христа в небеси, земную же презираю!

Злобным взглядом он черкнул по лицам сельисполнителей и отвернулся.

С губ Николая слетела ироническая усмешка.

— Скрытничек! — произнес он так, что Кустов не узнал его голоса. — А по фронтам странствовать кишка тонка? Морда шире лохани, на ней будто черти малину толкли, едва ли перевалило за тридцать, а старцем прикинулся: камилавку напялил, в хламиду нарядился, посошок с крестом отковал!.. Там люди в крови кипят, от треска костей глохнут, жизни свои кладут, а вы, Калистраты-Агафангелы, ножи им в спины садите… Хотя, кому я говорю — этой слякоти?.. Ладно, товарищ Кустов, сведу я его в район, раз приказано; будьте покойны… Обыскивали?

— Только что поверх кожи, однако глядели в оба, что осталось — все при нем. Вот акт написали…

Кустов полез в карман, но в этот момент распахнулась дверь, на пороге показался Арсен, и сельисполнитель осекся.

— Давай, давай, товарищ Кустов, это парень свой, — объяснил Юрков и обернулся к Арсену: — Ты чего спозаранку?

— В башке свербит, — ответил парень и хлопнул кулаком по лбу. — Поговорить хочу, а скоро зазвонят побудку, и ты уйдешь на свою разнарядку. Только с глазу на глаз… Выйдем?

Они вышли, поплотнее прихлопнув за собою избяную дверь, и сели на крыльцо. Парень начал рассказывать исподволь, чтобы Николаю все было понятно, затем назвал приблизительное количество похищенной Минодорою муки из мельничного гарнцевого сбора и, наконец, заявил:

— Весь Узар знает, что хлеб она не продавала, — точно?.. Конюхи говорят, что на рынок важивала чего-то, мягкое да легкое, в котомках, выходит, свое барахло — точно?.. И опять выходит — где хлеб?.. С уверенностью — нахлебники у ней припрятаны!.. Откуда «святые» письма?.. Не дед же Демидыч пишет!.. Где первомайский дезертир Калистрат скрывается — в лесу или у Проси?!..