Паутина Большого террора - [11]

Прослеживается ряд странных и зловещих связей между этими первыми германо-африканскими лагерями принудительного труда и теми, что возникли в нацистской Германии три десятилетия спустя. В частности, именно благодаря этим южноафриканским трудовым поселениям в 1905 году в немецком языке впервые появилось слово Konzentration-slager. Первым имперским комиссаром в Германской Юго-Западной Африке был доктор Генрих Геринг — отец Германа Геринга, создавшего первые нацистские лагеря в 1933 году. В этих же африканских лагерях прошли первые немецкие медицинские эксперименты на людях: Теодор Моллисон и Ойген Фишер, два учителя Йозефа Менгеле, использовали в качестве подопытного материала людей из племени гереро, причем Фишер пытался при этом обосновать свою теорию превосходства белой расы. Он не был одинок в своих убеждениях. В 1912 году в Германии вышла и приобрела немалую популярность книга «Немецкая идея в мире». В ней говорилось: «Ничто не может убедить разумных людей в том, что сохранение какого-либо из кафрских племен Южной Африки важнее для будущего человечества, чем развитие великих европейских наций и белой расы в целом… Лишь когда туземное население научится делать что-либо полезное для высшей расы… о нем можно будет сказать, что оно имеет моральное право на существование»[42].

Хотя эта концепция редко излагалась с такой ясностью, подобные настроения часто проглядывают за колониальной практикой. Безусловно, некоторые формы колониализма помогли утвердиться мифу о превосходстве белой расы и способствовали легитимизации насилия одной расы в отношении другой. Можно утверждать поэтому, что дурной пример некоторых европейских колонизаторов прокладывал дорогу европейскому тоталитаризму XX века[43]. И не только европейскому: Индонезия — пример постколониального государства, чьи правители сразу отправили своих политических противников в концлагеря точно так же, как раньше поступали колонизаторы.

Российская империя, успешно подавлявшая туземные народы при своем продвижении на восток, не была исключением. В романе Толстого «Анна Каренина» во время одного из званых обедов муж Анны, занимавшийся по долгу службы делами инородцев, рассуждает об их обрусении «вследствие высших принципов»[44]. Большевики, как и все мало-мальски образованные русские, наверняка знали об угнетенном положении киргизов, бурят, тунгусов, чукчей и других народов в Российской империи. Тот факт, что это их не особенно беспокоило (а ведь они много говорили о судьбе обездоленных) сам по себе показателен.

Впрочем, создателям европейских концлагерей, конечно же, не требовалось исчерпывающего знания истории Южной Африки или Восточной Сибири. Представление о том, что одни категории людей стоят выше других, было достаточно распространено в Европе начала XX века. И это в конечном счете связывает лагеря Советского Союза и нацистской Германии в самом глубоком смысле: оба режима утверждали себя, помимо прочего, за счет того, что устанавливали категории «врагов» или «людей низшего сорта», которых они преследовали и уничтожали в массовых масштабах.

В нацистской Германии первыми жертвами стали калеки и умственно отсталые. За ними последовали цыгане, гомосексуалисты и, конечно же, евреи. В Советской России в первую очередь репрессиям подверглись «бывшие люди», считавшиеся сторонниками свергнутого режима. Позднее возникло расплывчатое понятие «врагов народа», включавшее в себя не только тех, кого считали политическими противниками режима, но и некоторые этнические группы, казавшиеся руководству (по столь же расплывчатым причинам) угрозой советскому государству или власти Сталина. В разные периоды Сталин санкционировал массовые аресты поляков, прибалтийцев, чеченцев, крымских татар и — накануне своей смерти — евреев[45].

Хотя эти категории устанавливались не вполне произвольно, они никогда не были абсолютно стабильны. Полстолетия спустя Ханна Арендт писала, что и нацистский, и большевистский режимы создавали себе «объективных оппонентов» или «объективных врагов», чьи «отличительные черты меняются в зависимости от обстоятельств — так что, когда одна категория ликвидирована, война может быть объявлена другой». «Задача тоталитарной полиции, — добавила она, — не раскрывать преступления, а быть под рукой, когда правительство решит арестовать определенную категорию населения»[46]. Опять-таки речь идет о репрессиях против граждан не за то, что они сделали, а за то, кем они являются.

В обоих обществах создание концлагерей было завершающей стадией долгого процесса дегуманизации этих «объективных врагов» — процесса, начинавшегося с риторики. Гитлер писал в «Майн кампф», как он внезапно осознал, что в трудностях Германии виноваты евреи, что с ними связаны все сомнительные, грязные делишки в общественной жизни: «Вскрывая этот нарыв скальпелем, немедленно обнаруживаешь, точно личинку в разлагающемся теле, маленького еврейчика, ослепленного внезапным светом…»[47].

Ленин и Сталин тоже с самого начала винили в многочисленных экономических трудностях страны неких врагов — «вредителей», «саботажников», агентов иностранных держав. В конце 30-х годов, когда волна арестов круто пошла вверх, Сталин продвинул свою риторику дальше: начал клеймить «врагов народа» как вредоносных паразитов, как «ядовитые сорняки». Он называл своих противников «скверной», от которой партия «очищает себя». Это было очень похоже на нацистскую пропаганду, ассоциировавшую евреев с образами паразитов, вредоносных насекомых, носителей заразы