Паук в янтаре - [29]

Отблески уличного света на потолке стали бликами, пляшущими на гладкой поверхности сине-голубой плитки. Под ногами разлилась вода – беспокойно плещущаяся, маняще теплая. Тени легли на изразцовые стены растительным узором. Ароматный пар, поднимавшийся от облицованной мрамором купальни, клубился под низкими сводами.

Неведомая сила потянула меня вперед, наполнив непреодолимым желанием как можно скорее окунуться, ощутить, как тепло обнимает тело, успокаивая, расслабляя. Шпильки, торопливо вынутые из сложной прически, со звоном запрыгали по мраморному полу. Волосы тяжелой волной рассыпались по спине и плечам. Приподняв подол тонкой ночной сорочки, я наклонилась, скатывая сначала один ажурный чулок, затем другой.

Голая ступня коснулась теплой мраморной ступеньки, полускрытой водой. Я медленно опустилась в купальню, и пар с дурманящим цветочным запахом окутывал меня. Сорочка – единственное, что осталось на мне, – намокла, обрисовав изгибы тела.

Я вдохнула ароматный пар полной грудью – и вдруг замерла испуганной ланью.

Он подошел со спины – невидимый, не замеченный мною прежде. Коснулся меня, застывшей в тревожном предвкушении, скользнул пальцами от основания шеи вдоль позвоночника до самой кромки воды, до едва прикрытых тонкой тканью бедер. Легко, почти невесомо, но каждое прикосновение сладкой дрожью отдавалось в моем теле.

Он властно развернул меня к себе. Полускрытый темной дымкой сна, незнакомый и бесконечно знакомый одновременно, он отвел светлую прядь волос с моего лица, чуть погладив нежную кожу за ухом. Подушечкой большого пальца очертил контур моих губ. Качнулся вперед, словно хотел поцеловать.

Что-то темное, первобытно-голодное всколыхнулось внутри него, когда его взгляд опустился ниже, остановился на моей сорочке, полупрозрачной от воды, на просвечивающих сквозь тонкую ткань затвердевших сосках. И рука последовала за взглядом – по подбородку, по шее, чуть коснувшись выступающих ключиц, ворота сорочки…

– Попр-робовать на вкус-с. – Реальность мешалась со сном, хрипловатый голос отдавался внизу живота приятным спазмом, а губы…

Губы сминали влажную ткань, сжимали вишенку соска. Язык, невесомо-легкий, то обводил самый контур, едва касаясь, то нажимал, надавливал сильнее, и я не могла сдерживать рвущиеся наружу жаркие стоны.

– На вкус-с. – Укус, короткий, но чувствительный, пронзил тело сладкой вспышкой.

Непристойность происходящего, его неясность, смутность – все это толкало на самую грань, где любое прикосновение, любое движение ощущалось острее, ярче. Нас окутывал пар, очертания купальни расплывались перед глазами, и дыхание стало неглубоким, прерывистым, хриплым. Тело, казалось, плавилось от жара, рождавшегося под его ладонями.

Я разомкнула губы, подалась вперед, словно хотела выдохнуть его имя…

Он провел пальцами по моим выступающим ключицам, вдоль выреза сорочки, сжал края ворота. Не выдержав резкого, нетерпеливого рывка, ткань треснула. Сорочка распалась на две части, оставив меня совершенно раскрытой для жадного взгляда.

Уязвимой.

Прекрасной.

Его.

Тьма мешалась со светом в его голодной душе. Чувства, почти физически ощутимые и до невозможности противоречивые, сплетались в причудливый клубок, где уже невозможно было отделить одно от другого. Он жаждал поглотить меня – и вознести на самую вершину.

Тьма вспыхнула ярче, когда он подхватил меня, усаживая на край купальни, и опустился передо мной на колени, слизал капельки воды с моего живота. Когда позволил языку скользнуть еще ниже. Когда я позволила это…

Тихий стон эхом отразился от темных сводов купальни.

– Яни…

* * *

– Ты ничего не понимаешь! – Громкий женский крик ржавым гвоздем ввинтился в тяжелую голову. – Ты совершенно не понимаешь, что я чувствую!

Глухо застонав, я перевернулась на спину. Сон, отравленный чужим видением, слишком реальным, слишком подробным и бесстыдным, не принес желанного отдыха и облегчения. Нижняя сорочка была влажной от пота, прикосновения грубой ткани к коже, слишком чувствительной после пробуждения, вызывали неприятную дрожь, и в голову против воли лезли совершенно другие касания. Внизу живота пульсировал тугой жаркий узел, и я плотно свела ноги, чтобы унять непривычное желание, и нервно оправила смявшееся за ночь платье.

И, как назло, неизвестной паре пришло в голову бурно выяснять отношения настолько громко.

– Ты должен меня выслушать! – взвизгнула незнакомка. – После всего, что между нами было… неужели я совсем ничего для тебя не значу?

Морщась от головной боли, я неохотно поднялась с постели и, зябко поежившись, вышла на балкон. Ссорящаяся пара отыскалась сразу же – на противоположном берегу канала прямо напротив моего окна. Женщина стояла лицом ко мне, мужчина – спиной. Нас разделяло едва ли более десяти метров, но незнакомка, увлеченная разговором, даже не заметила появления невольной зрительницы.

Одного взгляда хватило, чтобы понять, что оба – и женщина и мужчина – принадлежали к первому сословию: одежда, сшитая под заказ, дорогие ткани, изысканная отделка. На маленькой шляпке, украшавшей голову леди, блестели драгоценные кристаллы, в ложбинке между грудями покоился крупный артефакт в золотой оправе. Ее темноволосый спутник был одет в куда менее броский черный сюртук с единственным ярким пятном изумрудно-зеленого шейного платка. Отчего-то его широкая спина показалась мне смутно знакомой, хотя с такого расстояния я не поручилась бы наверняка. Я инстинктивно потянулась к мужчине энергией, чтобы точно узнать, кто же он, но остановила себя. Не хотелось, чтобы пара поняла, что я за ними наблюдаю.