Паук - [11]
— Ведь это, кажется, тарантас-то Брюханова? — спросил я.
— Его, — ответил дьякон. — Как же он попал сюда?
— Неужели он здесь?
Действительно, Степан Иваныч был здесь, потому что, как только подошли мы к домику, так немедленно увидали седую голову его, высунувшуюся в растворенное окно.
— Кто это? — крикнул он, силясь рассмотреть нас.
— Мы, — отвечал дьякон.
— Да кто вы?
— Аль вы не узнали! — прокричал дьякон, и на этот раз так громко, что Степан Иваныч тотчас же узнал нас.
— А! — закричал он. — Охотнички, гости дорогие. Милости прошу!
— А вы здесь? — спросил я.
— Здесь.
— Вы, кажется, прямо домой хотели проехать?
— Хотеть-то хотел, а потом раздумал. Чего мне домой торопиться! Что меня, жена молодая ждет, что ли? Целовать-то мне некого. Успею и дома натосковаться. А тут еще Оскар Петрович пристал. Надо, говорит, покупочку спрыснуть. Я и завернул сюда.
— Конечно, спрыснуть необходимо! — раздался из комнаты чей-то звучный баритон.
— Это кто там говорит? — спросил дьякон, понизив голос.
— Оскар Петрович, управляющий баронский, — ответил Степан Иваныч и, обратясь ко мне, прибавил шепотом: — За деньгами приехал, три тысячи я обещал ему. Из немцев он, но человек хорррроший. Однако что же это мы в окно-то разговариваем. Пожалуйте в горницу, милости прошу. Эй ты, дьякон! ты чего там на крылечке уселся… прошу покорнейше!
— А старику-то в голову попало уж! — шепнул мне дьякон.
— Что вы!
— Верно.
Мы вошли в комнату и, увидав Степана Иваныча, его разгоревшиеся глаза, его пылавшие румянцем щеки, его растрепанные седые волосы и торчавший кверху суворовский хохол, я убедился, что действительно старику уже «попало» и что мы как раз угодили на гулянку. Желая как-нибудь отделаться от этого удовольствия, я принялся объяснять, что намерение свое ночевать на мельнице я переменил, что пришел только за лошадьми, что мне необходимо быть дома; но все мои доводы оказались напрасными. Степан Иваныч прямо объявил, что домой он меня не отпустит, что кучер мой давным-давно пьян и спит как убитый, и затем, подведя меня к сидевшему на диване Оскару Петровичу, проговорил:
— Рекомендую, Оскар Петрович Блюм.
— Очень приятно познакомиться! — проговорил тот, вставая и подавая мне руку. — Кажется, тоже соседи…
— Да, живем по соседству.
— Очень приятно! — повторил он и снова пожал мне руку, но на этот раз так крепко, что у меня даже кости захрустели.
— А вот это, — проговорил Брюханов, подводя к Оскару Петровичу дьякона, — наш дьякон, краса нашей церкви.
— Знакомы уж! — перебил его дьякон, махнув рукой.
— Да, мы знакомы! — проговорил Оскар Петрович и засмеялся.
— Как так?
— Стриг я их раза два! — вскрикнул дьякон и тоже захохотал.
— Ах, да ведь я и забыл, что дьякон у нас парикмахерством занимается!
И затем, переменив тон, Степан Иваныч прибавил:
— Ну, господа, вы тут побеседуйте, а я пойду распорядиться по хозяйству…
И, проговорив это, он поспешно выбежал из комнаты.
Оскар Петрович Блюм был мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, плотный, коренастый, с красным дышащим здоровьем лицом и узенькими черными глазками. Несмотря на эту коренастость, сложен он был пропорционально, имел высокую грудь и хорошую талию. Держал он себя каким-то козырем, точно собирался налететь и толкнуть вас грудью. Голову держал высоко, на носу носил золотое пенсне и через него смотрел с каким-то особенным гонором. На нем была изящно сидевшая визитка, темные панталоны и жилет одной материи с визиткой. Снежной белизны белье, небрежно повязанный галстук и маленькие золотые запонки, блестевшие на груди сорочки, как-то особенно приятно бросались в глаза. Он носил небольшую бородку, небольшие усики, из-под которых виднелись прелестные белые зубы. Словом, Оскар Петрович, по крайней мере на мельнице Брюханова, казался человеком «не от мира сего».
До сих пор я не был с ним знаком, но слышал весьма многое. Он управлял имением тысяч в двадцать десятин земли, при котором имелся винокуренный завод, конный завод и громадное овцеводство. Приехал он в имение совершенно молодым человеком, только что соскочившим со школьной скамьи. Приехав, сделал соседям визиты и тем, которых не застал дома, оставил глянцевитые визитные карточки, на которых значилось: «Оскар Петрович Блюм, ученый агроном». Затем он больше ни к кому с визитом не ездил и, поселившись в небольшом флигельке, принялся за управление имением. Посевы он делал громадные; сотни плугов взрезали никогда еще не паханную ковыльную землю, и по земле этой, по этим девственным пластам разбрасывалось просо. С утра до ночи находился Оскар Петрович в поле при работах. Запрягут ему, бывало, какие-то старенькие беговые дрожки, сунут в руки узелок с провизией, и Оскар Петрович, вскочив на дрожки, ехал в поле. Рассказывают, что в то время Оскар Петрович был не таким, каким он глядит в настоящую минуту. Тогда это был молодой человек, худой, поджарый, с матово-бледным лицом, живой, энергичный и до крайности деятельный. Он поспевал всюду, все видел, все разумел и строго взыскивал за малейшее упущение. Проходить несколько верст пешком, пробыть целый день в седле ему ничего не стоило: у него и ноги не уставали, и поясница не болела.
