Патти Дифуса - [21]

— Такой крутой и такой обидчивый! — воскликнула я и приласкала его, чтобы он убедился, что я не со зла.

— Речь идет о моем сыне. Ему шестнадцать лет, до сих пор он жил с матерью и ничего не знает о жизни. Нужно научить его всему, начиная с того, что такое хорошая пизда.

Я слушала его, пытаясь не показать, насколько потрясена, скрывая свое восхищение. Дикий Таксист обладал особым даром формулировать свои мысли, что всегда меня трогало.

— У меня в первый раз было со шлюхой, и я подхватил гонорею. Я всегда считал, что мои дети заслуживают лучшей судьбы. По крайней мере я должен сделать все, что смогу. Мне хочется, чтобы мой сын начал с лучшей бабы в городе. Всегда ведь хочешь, чтобы твои дети прожили жизнь лучше, чем ты сам.

— Ты напоминаешь мне персонажа из «Братской любви» — кошмарного и прекрасного романа Пита Декстера [89] («Анаграмма», номер двести семьдесят один).

— Я куплю тебе этот роман, если ты окажешь мне услугу и посвятишь моего сына в таинство.

— Не нужно его покупать. Я могу тебе его передать орально.

И чтобы подтвердить свою правоту, я заглотила по самые гланды.

На следующей неделе Мальчик пришел ко мне домой. Он застал меня врасплох. Он знал, зачем явился, и я тоже. И у меня сложилось впечатление, что ситуация чересчур очевидна для нас обоих. Я спросила, решил ли он уже, чем собирается заниматься.

— Я учусь на ветеринара, — ответил он.

— Любишь зверей? — Как только я это спросила, я поняла, что это был самый идиотский вопрос в моей жизни.

— Да, — сказал он откровенно и лаконично.

Я подумала о ребятах из моего поселка, дрючивших овец, куриц и ослиц. Чуть было не спросила, не таков ли его интерес к животным, но осеклась. Я бы с удовольствием объяснила ему, что в сравнении с курицей, овцой или короной я все-таки круче. И никакого бахвальства и этом нет.

— Пойдем со мной в аптеку, нужно кое-что купить, — предложила я.

На улице я тут же сказала, что ему незачем тратить на меня свое время. Возможно, у него сейчас были другие дела.

— Ненавижу вынужденные решения, но иногда без них никак не обойтись.

Мы зашли в аптеку. За прилавком стоял аккуратненький мальчик, похожий на модель в стиле Ральфа Лорена [90]. Ненавижу симпатичных манекенщиков. Когда он взглянул на нас, я почувствовала, что будут проблемы.

Я попросила пачку презервативов марки «Контроль» (в любви я храню верность одной марке). Парень уставился на меня, словно я попросила банку фасолевого рагу «Литораль», которое я тоже обожаю, только не для этих дел.

— Мы не продаем презервативы.

— У вас тут аптека или лавка елочных игрушек?

— У нас аптека, но мы за сохранение жизни.

— Чьей жизни? — (В ярости.)

— Вы вольны иметь свои принципы, так позвольте мне отстаивать свои.

— Что ты называешь принципами? Провоцировать людей, чтобы они заводили табор нежеланных детей? Или чтобы мы заражали друг друга всеми болячками? Не говоря уже о беременностях у девчонок, ведь этих после литра пива никто не остановит! — (Я знаю, это неполиткорректно, но я не выношу этих пигалиц, с пивом в пузе или без пива.)

— В этой аптеке мы следуем советам Папы; если не согласны, отправляйтесь в Ватикан и объясняйтесь с ним.

— При чем здесь Папа, мудила! Я собираюсь трахнуться с этим парнем, я серопозитивна, и мне нужна пачка гондонов!

Фармацевт побледнел и спросил чуть слышным голосом:

— Можно мне поговорить с вашим другом?

Вопрос оказался неожиданным. Я не знала, что сказать.

Вместо того чтобы меня поддержать, Сын Таксиста зашел за прилавок и скрылся вместе с Фармацевтом в служебном помещении. У меня возникло ощущение, что я попалась на розыгрыш какой-то пакостной телепередачи. Один из выводов, к которым я пришла за эти девять лет размышлений, состоит в том, что все телевизионные каналы настроены против меня. Вот почему мы такие плохие, я и телевидение.

Когда мне надоело ждать (и незаметно для них понаблюдав, как Мальчик, встав на колени, вылизывает зад Фармацевту), я ощутила прилив здравого смысла и ушла.

Два часа спустя Сын Таксиста явился ко мне.

Я посмотрела на него взглядом инквизитора, как выразилась бы англичанка.

В руке он держал сумку с килограммом креветок. Морепродукты не дали того эффекта, как девять лет назад.

— Если отец сказал тебе, что, чтобы вернуть мое расположение, достаточно килограмма креветок, вы оба заблуждаетесь, — произнесла я.

— Я пришел, чтобы объяснить тебе происшедшее. Не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное мнение о Рамоне.

— Что еще за Рамон? Раймонд Чандлер, Раймунд Луллий, Рамон Гомес де ла Серна или Рамонсин? [91]

— Рамон, Фармацевт.

— Никогда его не читала. — (Злость моя уже прошла, но это не повод упускать случай поиздеваться.)

— Он не реакционер. Он тоже ненавидит Кармен Альвеар и тоже не согласен с Папой и с КОНКАПА [92]. Он либерал и опасается, что ты неверно его поняла.

— Так же неверно, как он сам себя понимает. Сын Таксиста упорно пытался обелить образ

Фармацевта. Я позволила ему выговориться. В таких ситуациях меня всегда подводит уважение к человеческим ценностям и склонность к демократии. В общем, типичная болтовня тайного гомосексуалиста, с которой Таксист не мог смириться и обратился ко мне, чтобы я сотворила чудо.