Патриоты. Рассказы - [53]

В толпе красноармейцев на дворе элеватора Шурцев встретил Лутько, старавшегося раскурить на ветру сырую папиросу.

— Забыл, черт их дери, — сказал он улыбаясь, — за четыре дня первую в рот беру. Не слыхал, сколько перетащили?

— Говорят, миллион, — ответил Шурцев, вытирая грязные руки пучком травы.

— Миллион? — переспросил Лутько. — Только-то?..

И, крепко затянувшись, стал равнодушно рассматривать, как ветер зачесывает на реке лохматые белые гривы.

<1923>

СКАЗКА О ПАРТИЗАНЕ САВУШКЕ

Есть в Приморье одна дальняя сопка. Зверь на ней не живет, деревья не держатся и трава не растет.

Говорят, будто сопка та из чистого золота. Только по-настоящему ее никто не видал: всегда она в тумане, всегда в облаках; дунет ветер, блеснет светлый краешек и снова утонет, а что в середине, одни ястребы знают.

Идти к сопке этой надо с опаской. Налево пойдешь — в трясине увязнешь, направо пойдешь — в обрыв попадешь. Только и есть одна медвежья тропа — от Гусиного озера, мимо железного камня, мимо двойчатки-сосны, через реку Бедовую. А дальше и тропа обрывается.

Ту дорогу один Савушка знал. Был такой небольшой мужичок, веселый, хромой, глаза озорные. Он в русско-японскую артиллеристом служил, там ему ногу колесом и помяло.

Жил Савушка беспокойно, как цыган. Зимой лошадей кует, плуги правит, а как дуб лист развернет, мешок за плечи — и прощайте до осени! Тайга ему голову навек закружила. Вот он все и бродил: в озера глядел, птиц передразнивал, к зверям прислушивался. Нравилось ему ключи да сопки заново открывать. Если бы Савушке вовремя азбуку показать, был бы он сегодня профессором. Да не вышло — пошел в кузнецы.

Он ружья с собой не брал. Звери Савушке вполне доверяли. Выдра ему рыбу укажет, медведь тропинку протопчет, белка орехов нащелкает.

Сопку Савва открыл, да золото добывать было некому: обложили Приморье японцы. Что тогда делалось, сказать невозможно! Печи холодны, а избы горят. Земля кровью напоена… Смеха детского нигде не услышишь!

Что ни сосна, то виселица, что ни холм, то могила. Выйдешь в поле, ляжешь ничком — слышно, стонет земля: невтерпеж ей под войском японским. Гуси дикие и те испугались: вместо осени летом снялись…

Ленин из Москвы зарево видел, войско на подмогу послал. Да генералы в то время пути заслоняли — пробиваться бойцам долго пришлось.

Решили партизаны в хребты уйти: оружие ковать, силы для боя накапливать. А сопку золотую на сохранение Савве оставили.

— Учить тебя, — говорят, — не приходится: хитер ты достаточно. Действуй!

Дали сторожу дробовик старый, шестнадцать патронов с картечиной и ушли.

Ладно. Одолжил Савушка у медведя знакомого шкуру. Сшил унты с медвежьей ступней. Стал по ночам японцев выслеживать. Часовые японские, те удивлялись сильно: какие медведи отчаянные — прямо в лагерь заходят!

А Савушка тем временем бухгалтерию вел. Были у него в тайге две березы с засечками. На одной пароходы японские, пушки, солдаты отмечены. На другой — горе народное: вдовы. Могилы, дети бездомные.

Однако долго бродить Савушке не пришлось: разнюхали как-то японцы про золотую сопку, нагнали ищеек-собак и сцапали Савушку.

Генерал в ту пору Ину-сан был. Личность партизанам известная: кособрюх, зубы щучьи, ноги — будто всю жизнь с бочки не слазил.

Увидел Савушку и сразу заулыбался.

— Ваша хитрость, — говорит, — даже нам нравится. Будем знакомы.

Савушка — старик гордый, на вольном воздухе вырос — руки генералу не подал.

— Мы, — отвечает, — лещей вроде вас только за жабры берем.

Генерал даже скривился, но обиду сдержал.

— Хотите жизнь сохранить?

Савушка сразу смекнул, к чему разговор.

— Эко добро! — отвечает. — Я уж и без вас осину себе подобрал. Скучно стало землю топтать.

— Хотите, дом выстроим, пятистенку? Графский титул дадим.

— Да, не вредно, пожалуй. Дайте неделю подумать.

Отвели Савушку в камеру. Поят чаем, кормят икрой, балыками кетовыми.

Савва думает. А войска между тем пробираются. Сквозь горы Уральские, через степи Барабинские, сквозь тайгу — на Дальний Восток.

Вскоре приводят Савву обратно.

— Согласен тропу указать?

— А сапоги болотны дадите? А пороху десять кило? А жеребца племенного?

— Все дадим… Веди только скорее!

— Ой, боюсь даром отдать… Дайте еще неделю подумать.

Война разгорается. У японцев уже золото на исходе, а Савушка все торгуется. То лодку новую потребует, то жене шубу суконную, то олифы ведро. Наконец, видит, что дальше тянуть невозможно.

Обдернул пиджачок и выходит вперед.

— А ну вас, — говорит, — ко псам! Раздумал я золотом торговать.

Вот тут-то японцы себя показали. Срезали Савушке кожу на пальцах, опустили руки в царскую водку. Ни слова Савушка не сказал, только скрипнул зубами. Желчь лягушачью в жилу ввели, в угли горящие ногами поставили — и то промолчал.

Залечили — и снова. Бьются месяц, бьются другой: то шоколадом накормят, то керосина в ноздри нальют, а все не могут Савушкина характера одолеть. У генерала Ину от тихой злости лишаи по телу пошли.

Подойдет к камере, глянет на Савушку и посинеет в лице.

Между тем войска вперед продвигаются. Через Саянские горы, через Яблоновый хребет… сколько сапог износили, сколько патронов извели, сказать невозможно!.. Наконец, пробились и залегли в тайге, недалеко от японского лагеря.