Патриоты - [6]

— И вы решили, что это доказывает вашу гипотезу?

— Да. Поэтому, когда меня нашел патруль, я был практически уверен, что это статисты. И что, если их убить, спустя короткое время их останки просто исчезнут. Или же, наоборот, они могут оказаться не-убиваемыми. Мы иногда используем такой прием при моделировании — искусственно присваиваем свойство неуязвимости некоторому объекту, чтобы гарантировать, что он выполнит свою функцию… Они, очевидно, не ждали от меня вооруженного сопротивления, так что мне удалось убить всех троих. Потом я разделал тела, надеясь обнаружить обманку. Однако… конечно, я не медик, но все же имею представление об анатомии, причем не только человеческой… похоже было, что, если передо мной и модели, то сделаны они с точностью до отдельных клеток. Более того, останки никуда не исчезали и разлагались так, как и положено разлагаться трупам под палящим солнцем пустыни. Моделирование таких подробностей, особенно если речь о «статистах», выглядит явным расточительством системных ресурсов — при том, что авторы модели не потрудились изобразить хотя бы самые примитивные руины в Европе…

— Вы поняли, что убили живых людей?

— Во всяком случае, я это заподозрил, — он говорил ровно, и приборы подтверждали его спокойствие. Привыкнув планировать операции, в которых счет жертв мог идти на тысячи, полковник явно не придавал большого значения гибели троих. Видимо, мысленно списывая их на «случайные потери от дружественного огня». У трибунала, однако, было на сей счет иное мнение. И то обстоятельство, что во время убийства Норман не верил в реальность убиваемых, не могло повлиять на приговор.

Если, конечно, я не заявлю, что во время убийства — и других преступлений, начиная с дезертирства, — полковник был невменяем. Пока что, правда, мои приборы не фиксировали никаких существенных отклонений от нормы — разве что дисбаланс полушарий, встречающийся у большинства людей, у него был выражен сильнее обычного, с доминированием левого и некоторой угнетенностью правого. То есть логическое мышление явно превалировало над образным и абстрактное — над практическим. При таком психотипе легко принять самую безумную гипотезу, лишь бы только она была внутренне непротиворечивой. Но это не считается патологией. Однако не всякая психическая патология носит хронический характер; я мог бы заявить, что Норман был невменяем в момент совершения преступлений, а ныне вернулся в норму. Доказать это было бы проблематично, но и опровергнуть тоже. А сомнение, как известно, трактуется в пользу обвиняемого…

— Была у меня, конечно, альтернативная версия, — продолжал он, — что система так старается ради меня. Уровень детализации статистов специально повышен до максимума, чтобы я ничего не заподозрил. Но тогда, опять же, следовало повысить и детализацию Европы в тех местах, где я побывал. А еще проще — попросту подкорректировать мое сознание. Стереть у меня из памяти все размышления, грозящие системе разоблачением… В общем, эта гипотеза показалась мне маловероятной. Но отсюда следовало, что наша история попросту сфальсифицирована. Чтобы понять, каким образом, кем и зачем, я решил порыться в старых книгах. Порыться, естественно, не просто так, на что мне могло не хватить жизни, а с помощью компьютерного анализа. А также побеседовать с кем-нибудь из людей, родившихся до Великой Войны. Найти в сети координаты человека, подходящего для обеих целей, было нетрудно. Я отправился к Голдману.

— Вы пытались выбить из него информацию?

— Нет, никакого насилия. Я просто рассказал ему то, что выяснил сам. Опуская некоторые подробности, — вы же знаете, эти старые гуманитарии такие чувствительные… Конечно, поначалу он счел мою гипотезу бредом. Но все же не мог отмахнуться от моих аргументов насчет Европы. Хотя и повторял, что великая европейская культура не могла быть вымыслом… Его воспоминания о Великой Войне — он был тогда подростком — не отличались от того, что описано в сотнях фильмов и мемуаров. Но, разумеется, я и не ждал, что он вот так сразу опровергнет официальную доктрину. Если он и ему подобные молчали все эти годы, вряд ли это можно объяснить страхом или подкупом. Скорее, им просто промыли мозги. Я предложил ему вместе поискать истину в старых книгах. Тех немногих, что сохранились с довоенных времен, — это ведь был его конек. Голдман подсказывал области поиска, я формулировал критерии запроса… мы искали несоответствия и статистические отклонения. Обнаружились очень интересные вещи… То, что я собираюсь сказать, прозвучит для вас еще большим бредом, чем предыдущее, но… Вы, к примеру, хорошо знаете географию?

— Ну, по крайней мере, в объеме школьного курса знаю, — улыбнулся я.

— Тогда вам не составит труда назвать земные континенты?

Психиатр — не следователь, и фразы типа «вопросы здесь задаю я!» ему не подобают.

— Америка, Европа, Азия, Африка и Австралия, — старательно, как школьник, перечислил я.

— Разве Австралия не слишком мала для континента? Ей бы следовало называться островом.

— Географам виднее, — пожал плечами я.

— А разве Америка не делится на Северную и Южную?