Патриций - [76]

– Ничего, если он погибнет, я отомщу его роду.

– У таких, как Тварр, нет рода. Есть просто шайка. Гнусные отвратительные людишки. Тебе придется искать Тварра самому – у меня нет лишних людей. Но кое в чем – поможем.

– Благодарю, – чинно кивнул Рысь. – И за пиво, и за обещанную помощь. Что еще ты желаешь услышать?

– Почему тебя невзлюбил римский наместник?

– Наместник? – Юний удивленно скривился. – А, ты, наверное, имеешь в виду Домиция Верулу, трибуна?

– Да, его.

– Честно сказать, не знаю, на какую мозоль я ему наступил, – признался Рысь. – И очень хотел бы узнать.

Насчет Верулы Юний соврал – у него уже и сейчас появились кое-какие догадки, но делиться ими он ни с кем не собирался. Догадки – еще не доказательства.

– Теперь расскажи об Эрлоине, хозяине постоялого двора в Гретарке.

– Похоже, ты знаешь там всех гораздо лучше меня, – пошутил Юний.

– Да, – снова согласился Хильдегавд. – Ведь мы тоже херуски, и староста Хизульф – мой родич. Так что с Эрлоином?

– Он тоже твой родич? – поддел Рысь.

– Нет, он и его люди – пришлые, квады.

– А, вон оно что. Эрлоин как-то связан с шайками алеманов.

– Знаю.

– Но вроде бы он никак не должен был догадаться, что я догадался, что он… В общем – ты понял.

– Значит, у него нет никаких причин действовать против тебя.

– А ведь верно! – Рысь подивился проницательному уму старика. – Выходит, он и не действовал.

Вернее, действовал, да не он. Верула! Точно – Верула. Кое-какие догадки еще более укрепились. Эх, к ним бы еще и доказательства. Цезарь Максимин ведь не вечный, узурпаторы обычно долго не правят. А другой цезарь вряд ли будет благоволить Веруле.

Юний отхлебнул пива:

– Можно теперь я кое о чем спрошу тебя?

– Вента – моя приемная дочь, – староста сразу догадался о вопросе. – Если она сама захочет рассказать о себе – расскажет, а нет – что ж… – Хильдегавд развел руками. – Это ее дело.

И все-таки эту ночь Юний провел за засовом. Тем не менее хорошо выспался, даже несмотря на то, что около полуночи в палисаднике кто-то затянул грустную песню. На этот раз – не ту, другую.

Катилось, валилось

Одонье ржи,

Погодя маленько – Скирд овса.

Кому мы спели,

Тому добро,

Кому вынется,

Тому сбудется,

Не минуется,

Слава!

Но и это – на том же языке. Юний улыбнулся сквозь сон – он теперь знал, кто пел эти песни.

Утро выдалось солнечным, ярким, да и хватит уже дождей, и так налило водищи – не просохли стежки-дорожки, да просохли поля, этак солнышка бы чуть – и пахать, сеять. То ли гостей, то ли пленников утром выпустили на улицу, даже позволили пройтись по деревне, размяться, правда, всем вместе и в сопровождении стражей, вооруженных скрамасаксами устрашающей величины. Стражи эти были столь юны и сопленосы, что Юний, чисто в отвлеченном плане подумав, как легко было бы сейчас открутить им головенки, устыдился собственных мыслей. Ну, не воевать же с детьми. Перекинувшись парой слов с Эрнульфом – тот выглядел вполне отдохнувшим, – Рысь внимательно осмотрел случившуюся на пути кузницу на окраине деревни, у ручья. Частокол, как выяснилось, окружал лишь несколько домов, остальные стояли вольно – как хотели. Постукивая молотами, кузнец и его помощники ковали лемех для плуга. Хорошие оказались у германцев плуги, с колесами, не хуже, а пожалуй, и куда лучше римских приспособленные для тяжелых почв. Вот вам и варвары, вот вам и Тацит!

Вымывшись в ручье, Юний с Эрнульфом и Арминием – Флакс, пожаловавшись на боли в спине, направился обратно к дому старосты – прошли чуть дальше, к дороге и желтому от одуванчиков лугу. Стражи неотступно следовали за ними. Юний специально встал спиной к солнцу, прищурил глаза и различил таящиеся за кустами тени. Ну да – вот она, настоящая стража, а эти дети просто так, для проверки. Начнут их убивать гостюшки, значит, и в самом деле худое задумали. Ловко придумано. Правда, слишком цинично. Рысь усмехнулся и, подозвав своих спутников, зашагал обратно в деревню.

У кузницы их поджидал Илмар Два Меча в компании Флакса, а невдалеке, на склоне холма, маячила фигура старосты. Тот быстро подозвал к себе воинов, причем всех сразу, как явную, сопленосую стражу, так и тайную.

– Уходим, – резко бросил Илмар. – В соседнюю деревню из-за реки неожиданно нагрянули римляне. Убили всех, и очень жестоко. Хильдегавд опасается самосуда.

– Что ж, – невесело усмехнулся Юний. – Опять придется все делать самим. Однако – тем слаще слава.

– Лошади ждут в роще.

– Спасибо старосте. Интересно, а его приемная дочка не придет с нами проститься?

– Вента? Нет, – покачал головой Илмар. – Она с воинами – устроили засаду в овраге. Мало ли, вдруг римляне придут сюда.

– А ты что же не пошел с ними?

– Я прибыл из-за реки, как и мы все, – хмуро отозвался германец. – А это значит – почти предатели. По крайней мере, именно так здесь думают обычные люди.

– А Адоберт? Вента? Они ведь тоже частенько переправлялись за речку!

– Они из этого рода, а мы – чужаки. Кто же будет верить чужим?

– О, боги, – Юний сокрушенно покачал головой. – Как мне надоели эти тупые варварские обычаи! Поистине, германцы поступают именно так, как нужно римлянам, действующим по пословице «divido et impere» – «разделяй и властвуй». В каждой деревухе даже ближайших соседей считают чужаками, не доверяют им, более того – нападают! Нет, никогда, никогда варварству не победить Рим! Он падет сам, сгнивший изнутри, – варвары могут лишь чуть подтолкнуть его, ведь даже от слабого толчка рушатся с виду крепкие, но прогнившие стены.