Патриций - [10]

Много интересного узнал Юний, правда, так же много было и пустого, что можно было бы и пропустить, не слушать. Да только как не слушать – вдруг что-нибудь когда-нибудь и пригодится? Рысь интересовала не только деревня, но и римские виллы, расположенные неподалеку. А таковых, не считая хозяйства Октавия Лепида, поблизости от деревни и урочища имелось целых пять штук. Старательно выспрашивая об этом возницу, Юний постарался запомнить имена хозяев и места расположения вилл.

Свернув на узенькую тропку, примыкавшую к главной дороге, Эдоард заехал поглубже в лес и остановил лошадь.

– Хвороста тут полно, – пояснил он, вытаскивая из-под соломы топор. – Ты подожди немного, мой господин, а хочешь, так прогуляйся во-он по той поляне.

Кивнув, Юний слез с телеги, стараясь не забыть полученную информацию. Ах как просились руки к каламусу и покрытой воском дощечке! Записать бы все поскорей, систематизировать, подумать…

– Что это?

Рысь едва не споткнулся о ржавый меч, торчащий из-под снега. Длинный германский скрамасакс – по сути, не меч, а просто очень большой нож, заточенный лишь с одной стороны. Юний пошевелил сугроб ногой и наткнулся на сломанный дротик – фрамею.

– Небось нашел какое-нибудь оружие, господин? – с вязанкой хвороста на плече подошел возница.

Рысь пожал плечами:

– Похоже, тут когда-то была хорошая схватка.

– И не так давно, мой господин, – усмехнулся в бороду Эдоард. – Алеманы нападали осенью несколько раз. Воины римского легиона едва отогнали их.

– Алеманы? – Юний подкинул на руке вытащенный из снега скрамасакс с обломанным лезвием. – Что-то не слыхал про такое племя.

Возница неожиданно расхохотался:

– Это вы, римляне, почему-то считаете алеманов племенем. А ведь это не так. Алеманы всего лишь приграничный сброд, разбойники. Сказать по правде, кого там только нет – квады, маркоманы, свевы, бруктеры, даже венеды с ободритами.

– Ободриты?! – Рысь встрепенулся, словно что-то ударило в сердце.

Жажда мести, поутихшая было за четырнадцать лет, при упоминании ненавистного племени вспыхнул с новой силой. Ободриты… Именно они уничтожили род Доброя и Невдоги, именно их вождь Тварр, хохоча, изнасиловал Добронегу, а потом отдал ее на потеху своим воинам. Смерть Доброя, Невдоги, Добронеги, да всех родичей, смерть и горе – все осталось на совести шайки ободритов, осталось неотомщенным.

Юний и не заметил, как порезал обломком скрамасакса ладонь, и белый сугроб оросили горячие алые капли.

– Ну, что, господин? Едем?

Голос возницы вывел Рысь из оцепенения. Юний усмехнулся и, вытерев окровавленную ладонь снегом, уселся в груженную хворостом телегу.

Топливо, кстати, пригодилось. Флакс, пожилой слуга Юния, быстро разложил жаровню, и в комнате постепенно потеплело. Стемнело, снова пошел снег. Он падал мягкими крупными хлопьями, тихо кружась, окутывая белым покрывалом притихшие улицы славного города Могонциака.

Велев рабу зажечь светильники, Рысь наскоро перекусил чечевичной похлебкой и уселся за стол, разложив перед собой несколько деревянных дощечек, покрытых тонким слоем воска. Взяв каламус, Юний написал на одной из них «Урочище» и положил на середину стола. Затем задумчиво посмотрел на нее, почесал затылок и, придвинув к себе, схематично изобразил на воске овраг, мертвые деревья, гору, вернее, высокий холм, круто спускающийся к Рейну. Рядом с горою, на границе мертвого леса, располагался участок Октавия Лепида; Рысь подписал дощечку «Октавий», положил рядом с «Урочищем», затем, ближе к середине стола, пододвинул третью – «Гретарк». Вокруг нее, примерно в таком порядке, который уяснил со слов Эдоарда и Корнелия, старательно разместил еще четыре таблички с именами владельцев вилл: «Теренций», «Гретиарий», «Кальвизий», «Лициний Вер».

Посмотрев на полученный круг, Юний поднялся и задумчиво заходил по комнате. Затрепетало пламя светильников, отбрасывая на стены и потолок черные дрожащие тени. Юний подошел к медному зеркалу, висевшему на стене напротив входа, – предмет, прямо скажем, мало распространенный, особенно в доходных домах, но здесь зеркало почему-то было, наверное, эти апартаменты хозяин дома прежде сдавал какой-нибудь гетере.

Посмотрев в зеркало, Рысь улыбнулся – вряд ли его сейчас узнал бы кто-нибудь из старых знакомых. Светлые волосы, подстрижены не коротко и не длинно, небольшая бородка с усами – да, уже не юноша, но муж, как-никак двадцать шесть лет. Даже, кажется, цвет глаз изменился – были ярко-голубые, а стали какие-то сероватые, словно бы припорошились пылью. Впрочем, это, наверное, казалось.

Отойдя от зеркала, Юний снова бросил взгляд на разложенные по столу таблички. Уселся, придвинул себе «Октавия» и, подумав, подписал по краям: «пастбище – спор с Гретарком» и «гречишное поле – спор с Манлием».

Итак, Октавий, Гней Октавий Лепид. Ветеран, получивший участок земли на границе. Получил по закону, в собственность, и тут же возникли проблемы с соседями – с Манлием, таким же ветераном, и с Гретарком – общиной херусков. Интересно, как так могло получиться? Ошиблись при кадастре земель? Может быть. А может быть, и сам Октавий чего-то не понимает или не все говорит. Тем не менее он владеет своим участком на основе «доминиума», то есть имеет все причитающиеся собственнику права: владения, пользования, распоряжения, пользования плодами, право на защиту и прочее. Участок Октавия являлся универсальным – как целостное имущество – и первоначальным приобретением. А понятие «первоначальный» означает, что право на владение данным участком земли возникло у Октавия впервые путем адсигнации… Да, именно путем адсигнации – бесплатного раздела провинциальной земли, кстати, без права продажи! Значит, в целом следует признать, что данная собственность никакой не «доминиум», так как право распоряжения собственника ограничено. Но ведь на основании именно такого права получил землю и сосед Октавия, Манлий. А из-за гречишного поля они ссорятся потому, что граница участков, скорее всего, была проведена формально, без учета существующих на местности обстоятельств – ручьев там и прочего, в силу чего Октавий и посчитал поле своим. Как он пояснил, поле это не обрабатывалось, вообще не было полем – так, голая полоска земли, заросшая репейником и лопухами. Именно Октавий велел своим рабам распахать и засеять ее.