Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович - [9]

Стефан Вонифатьевич был не только поклонником киевской учености, не только заботился о перенесении в Москву киевских ученых произведений, но вместе с тем он был и убежденный грекофил, считавший необходимым тесное во всем единение русской церкви с вселенскою греческою, признававший, что греческие патриархи, и современные греки вообще, строго православны, что у них церковный чин и обряд сохранился в его древнем первоначальном виде, и что если он в чем несходен с современным русским церковным чином и обрядом, то это потому, что русские церковные книги, некоторые церковные чины и обряды именно у нас, а не у греков, подверглись порче и изменению. В 1648 году, как мы говорили, была издана Стефаном Вонифатьевичем книга о Вере, которая уже в первые два месяца с небольшим разошлась в количестве 850 экземпляров, что указывает на крайне большой спрос на эту книгу и на ее быструю распространенность в тогдашней читающей публике. А между тем в ней самым решительным образом о греческой тогдашней церкви и восточных греческих патриархах делаются такие заявления: «святая восточная в грецех обретенная церковь правым царским путем, аще и вельми тесным, но обаче от Иисуса Христа Бога и Спаса нашего и истинных его наследников утлаченным, ни направо, ни налево с пути не совращаяся к горнему Иepyсалиму сыны своя препровождает, в поданном от Господа Бога терпении; и ни в чесом установление Спасителя своего и блаженных его учеников, и святых отец предания, и седьми вселенских соборов, Духом Святым собранных устав не нарушает, ни отменяет, и в малейшей части не отступает, не прибавляя, ни отнимая что, но яко солнце одинакою лучею правды всегда, аще и в неволи пребывая, светится правою верою. А чтобы лучше православный христиане в той мере ведомость могл иметь, яко стадо Божиих овец, в греции живущих, аще телесную чувственную, от телесного и чувственного врага неволю терпит, но веру истинную, и совесть свою чисту и нескверну, Царю над всеми цари и Богу сохраняет. Ничесожь бо турци от веры и от церковных чинов отъимают, точию дань грошовую от греков приемлют, а о делах духовных и о благоговеинстве нимало не належать, и не вступают в то. И якоже люди Божии, егда в работе египетской были, веры не отпадоша, и первии христиане, в триста лет в тяжкой неволи будучи, веры не погубиша; тем же образом и в нынешнее время в неволе турецкой христиане веру православную делу соблюдают... да заградятся всякая уста глаголющих неправду, гордынею и уничижением, на смиренных греков!» «Помощию Господнею в восточной церкви четырех верховнейших пастырей, по подобию четырех евангелистов, имеем... Слушати восточные церкве и патриарха константинопольского и прочих четырех, творить нам оную пользу: благословение временное и спасете вечное. Русийскому народу патриарха вселенского, архиепископа константинопольского, слушати, и ему подлежати и повиноватися в справах и в науце духовной есть польза, и приобретение велие, спасительное и вечное»... Думать, что эти и подобные места книги о Вере относительно тогдашней греческой церкви явились только потому, что они находились в южно-русском подлиннике, простым дословным воспроизведением которого явилось Московское издание, что в Москве им вовсе не придавали того значение, какое они имеют сами по себе, решительно невозможно. Воззрение книги о Вере на тогдашних греков слишком противоречили ходячим московским представлениям поэтому предмету, и потому никак не могли остаться незамеченными как самим издателем, так и многочисленными читателями самой книги. Наоборот, именно эти воззрения на греков и были, конечно, главной причиной, почему Стефан Вонифатьевич «с тщательством» занялся изданием книги о Вере: он сознательно хотел этой книгой подготовить московское читающее общество к той мысли, что задуманное им и царем приведение русской церкви к полному во всем единству с тогдашнею греческой церковью, не должно вызывать каких либо недоумений, а тем более протестов, как явление вполне естественное и законное, что предубеждение русских против современной греческой церкви — ошибочно, несправедливо и от него следует отказаться^[9]. Тем более Стефан Вонифатьевич мог расcчитывать на подобное именно впечатление в московском обществе от изданной им книги, что уже и ранее появившаяся в Москве Кириллова книга, тоже решительно заявляла: «четыре вселенские патриархи даже и до днесь, каждого лета соборне, такоже и по единому, писаньми своими право и неизменно веру данную им от святых апостол, и их учеников, и седьми вселенских соборов, и поместных соборов, ни в чем не разрушающе, ни прикладая, ни отлагая проповедали и проповедуют, держали и держат, и славят пресвятую Троицу, Отца и Сына и Св. Духа»^[10].

Но особенно ярко грекофильство Стефана Вонифатьевича сказалось в той деятельности, какую он, и его духовный сын — царь Алексей Михайлович, проявили под конец патриаршества Иосифа, а так же в избрании и поставлении в патриархи Никона, и в деятельной поддержке его грекофильской реформы, о чем мы будем говорить ниже.

За свой высокий нравственный характер, за свою кротость я миролюбие, за свое смирение, соединенное с глубоким благочестием, Стефан Вонифатьевич пользовался величайшим уважением не только царя, Ртищева, Никона, но в всех вообще близко знавших его лиц. Неронов, в своих письмах, называет Стефана «мужем строящим мир церкви», «подобным Давидови незлобием и кротостию», заявляет, что он «дивится его смирению и простонравию блаженному». Игумен Феоктист, в письме к Стефану от 15 июля 1654 года, величает его «великий отче и дивный моему смирению покрове, пачеже стено по Бозе и застуиниче, вселюбезный наш по Бозе пастырю и учителю». Протопоп Аввакум, не имевший обычая говорить доброго слова о тех, кто не согласен был с ним в убеждениях, не смотря на то, что Стефан «всяко ослабел» т. е. стоял на стороне Никона, сохранил о нем однако самое доброе воспоминание, — время Стефана всегда представлялось ему самым лучшим и светлым. В челобитной государю, по возвращении из Даур, когда Стефана уже не было в живых, он пишет: «добро было при протопопе Стефане, яко вся быша тихо и не мятежно ради его слез и рыдания и негордого учение: понеже не губил никого Стефан до смерти, якоже Никон, ниже поощрял на убиение. Тебе свету (т. е. царю) самому житие его вестно». Рассказывая о своем заключении в Андроньевском монастыре, где он три дня сидел без пищи и питья, Аввакум замечает: «тут мне пищу принесе ангел за молитв святого отца протопопа Стефана». В послании к некоему Симеону Аввакум замечает: «при духовнике протопопе Стефане Алексеюшко-то с Марьюшкою (т. е. царь с царицей) добры до нас были и гораздо, яко Аркадий и Евдокие к Иванну». В одном случае Аввакум обращается к царю: «воздохни-тко по старому, как при Стефане бывало, добренько». Дьякон Федор называет Стефана, в противоположность Никону, добрым