Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович - [36]

Первое реформаторское действие Никона: распоряжение его о поклонах и перстосложении.

25 июля 1652 года Никон был поставлен в патриархи, и уже чрез несколько месяцев между ним и кружком провинциальных ревнителей благочестия произошло открытое столкновение по поводу следующего распоряжения Никона, которое он разослал по всем московским церквам, пред наступлением великого поста 1653 года: «по преданию св. Апостол и св. отец не подобает в церкви метание творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя бы персты есте крестились».

Это неожиданное единоличное распоряжение нового патриарха, покушавшееся изменить старый привычный церковный Никон открыто и решительно объявляет ему войну. Протопоп Аввакум говорит, что когда получено было распоряжение Никона, «мы же задумались, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал церковь, а сам един скрылся в Чудове, — седмицу в палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: время приспе страдания! Он же мне, плачучи, сказал; тоже Коломенскому епископу Павлу, его же Никон напоследок огнем сжег в Новгородских пределах; потом — Даниилу, Костромскому протопопу; тоже сказал и всей братии»^[65].

Предчувствие кружка, что для него наступает, зима, время страданий, скоро вполне оправдалось. В настоящем его положении для кружка возможны были два исхода: безусловное подчинение новому патриарху и всем его распоряжениям, с оставлением всякой мысли о прежней выдающейся роли в церковных делах: или — открытая борьба с Никоном, человеком решительным, крутым, и при этом, крайне сильным, так как за него стоял сам царь. Кружок, как и следовало ожидать, избрал последнее. Он всегда считал себя на страже истинного благочестия, был его всегдашним присяжным ревнителем и поборником, члены кружка тем именно и славились, что они, «ревность велию имуще по Бозе», небоялись смело выступать на обличение лиц сильных и даже, «по пророку Давиду, пред цари глаголюща и не стыдящася». Именно борьба с нечестием, публичные обличение других за уклонение от существующих церковных уставов и постановлений, составляло, так сказать, специальную профессию членов кружка, создавшую им и громкую известность и очень видное общественное положение. Единоличное, ни чем повидимому неоправдываемое распоряжение Никона о поклонах и перстосложении, давало им прекрасный случай выступить в привычной, и прежде очень благодарной для них, роли обличителей и порицателей нечестия Никона, который к тому же перестал пускать своих недавних друзей и «в крестовую». В опровержение распоряжения Никона членами кружка немедленно составлена была записка о поклонах и перстосложении и подана государю, но тот, как догадывается Аввакум, передал ее Никону.

Нельзя сказать, чтобы первое реформаторское действие Никона — отмена старого двоеперстия и распоряжение о поклонах — было выбрано им удачно, вполне достаточно соображено с воззрениями и понятиями того общества, в котором Никону приходилось действовать. Никон начал свою церковную реформу тем, что сразу, с первого же шага, без всякой подготовки к тому общества, затронул ранее всеми признаваемый церковный обряд и чин, т. е. ту именно область, на которой по преимуществу воспиталось религиозное чувство русского народа, и которая поэтому была особенно близка ему, дорога и священна в его глазах. Русские, которым недоступны были наука и образование, а вместе с этим возможность теоретического усвоения системы христианского вероучение вне обряда, по необходимости сосредоточили свое внимание на внешней обрядовой стороне христианства, которая, как наглядное выражение отвлеченных истин, была ближе и понятнее для простого, необразованного народа, мало способного к отвлеченному мышлению. Обряд таким образом естественно выступал на первый план в христианской жизни русских: не от вероучения переходили они к обряду, как бы следовало, а совершенно наоборот: они начинали прежде всего с обряда, и уже чрез обряд и при его посредстве приходили к усвоению и пониманью самого учения, так что русских воспитывал и учил христианству прежде всего определенный обряд, вне которого они не могли ни представить, ни мыслить христианства. На самый обряд и его значение, по историческим обстоятельствам своей жизни, русскиe смотрели значительно иначе, чем например греки. Греческая церковь, отправляясь от учение Христа и апостолов, в течение своей исторической жизни выработала у себя, на основании этого учения, целую систему обрядов, которыми она выразила внешним образом содержимое ею учение и свое понимание его за различное время. Понятно, что она, как создавшая православный обряд, хорошо знала его происхождение, его отношение к вероучению, его истинное значение в христианской жизни. К русским обряд перешел уже готовый, в существенных чертах вполне сформировавшийся и законченный; процесс его исторического происхождения и постепенной выработки остался для них совершенно неизвестным, почему они приписали ему одинаковое происхождение и значение с самым вероучением. В виду указанных обстоятельств для значительного большинства русских обряд был тоже, что и вероучение; он так же важен, свят, спасителен и неизменен, как и вероучение. Изменить обряд, по их мнению, значило тоже, что изменить вероучение; иной обряд указывал на иное учение, разность в обряде указывала и на разность в учении, а не на иную только внешнюю форму его выражения, так что русский не учением поверял обряд, но обрядом учение; всякий держащийся иного обряда был в его представлении иноверующий, ибо правый обряд повсюду един, как едино повсюду правое вероучение. При этом большинство русских искренно и твердо было убеждено, что правый обряд во всей его чистоте и первоначальной неизменности сохранился только у них одних, тогда как у современных греков, и у других восточных православных христиан, он уже несколько видоизменился, воспринял в себя некоторые новшества. В виду подобного отношения русских к обряду понятным становится, как опасно было затрагивать именно эту неприкосновенную и заветную для религиозного чувства русских область их вековых верований, понятно, какого осторожного и бережного отношения требовал к себе обряд со стороны каждого. А между тем Никон, только что успевший войти на патриаршую кафедру, сейчас же, без всяких разъяснений и оправданий, без всякой предварительной подготовки к тому общества, единолично своим распоряжением изменяет вековой обряд, всеми признаваемый доселе за правый, недопускающий никаких перемен.