. Как именно Алексей Михайлович сам себе представлял свои грекофильские церковные стремления и в какую реальную форму должны были, по его мнению, отливаться эти стремление, это с особенной ясностью выразил впоследствии, в своих к восточным патриархам, в которых он приглашал их в Москву для суда над Никоном и для приведения в порядок русских церковных дел. Так грамоте к константинопольскому патриарху Паисию он пишет: «мы ныне от зелного рачение нашего — потщавшеся обновити и подутвердити соуз церковного общаго нашего мира — тоя единые православные веры, да будет между вами же и нами яко же прежде сице и ныне и потом непременно до кончины века, — пишем и молим тя известитеся опасно хотяще.... быти нам с вами желаем едино, якоже глоголет самая истина Христос, моля Отца своего о хотящих веровати: да будут едино, якоже и мы едино есмы». И в заключение пишет: «Господь же мира и утешения, иже разстоящая совокупляяй во едино и тойжде соединение веры да даст благодать пребывати единомыслию церквей своих, сущих во пределех наших и ваших, даже до скончания века нерушиму с вами во исправление и преспеяние и ращение в лучшая нам». В грамоте к александрийскому патриарху Паисию царь заявляет: «во всех благочестиа догматех согласоватися с вами хотяще... Отец присносущный и Бог... да преподаст святый свой мир, соединение и единомыслие святым своим церквам». В грамоте бывшему константинопольскому патриарху Паисию царь пишет, что приглашает Паисия в Москву, чтобы «церквей наших единомыслию не отторгнутися Христа и вас». В грамоте к антиохийскому патриарху Макарию царь заявляет, что обязанность царя не о царском только пещися, но самое главное: «еже есть общий мир церквам и здраву веру крепко соблюдати и хранити нам; егда бо сия в нас в целости и снабдятся, тогда нам вся благая строения от Бога бывают: мир и умножение плодов и врагов одоление, и прочии вещи вся добре устроятися имут». Просить Макария приехать в Москву «да общий мир церквей от сего известится, иже толико есть потребен, в православии сущим, елика и дыхати нам воздуха, присно бо желаем соблюдати единение веры нашея и быти всегда соединени с вами во едином дусе и в соузе мира, яко же и звани быхом во едином уповании звания нашего»
>[18]. Очевидно царь Алексей Михайлович попечете о вере и церкви считал одною из первых и самым ответственных своих царских обязанностей: Бог взыщет именно с него, как главного ответственного лица, за нерадение в делах церковных, да и само царство его пострадает, если он допустить какое либо нестроение церковное. Самое же попечете о церкви должно было выражаться, по его представлению, по-преимуществу в поддержании полного единства между всеми православными церквами и, в частности, между русской церковью и вселенскою греческою, в устранении из русской церковной практики всего, что препятствовало и в будущем может препятствовать полному единению русской церкви с греческою. Вся последующая церковная реформа Никона была поэтому, в глазах Алексея Михайловича, только простым, необходимым и прямо обязательным для него — царя актом, устрояющим полное единение русской церкви с греческой и другими православными церквами, к чему он, как православный царь, всегда деятельно обязан был стремиться. А эта обязанность, в свою очередь, покоилась на том его представлении об отношении русского царя к вселенскому православию, по которому русский царь есть единственный теперь в целом мире представитель, опора и охранитель всего вселенского православие, наследник и продолжатель дела великих и благочестивых древних греческих царей. Эти идеи об исключительном призвании русского царя в православном мире, которые на все лады проводили в своих грамотах все восточные иерархи, были вполне усвоены царем Алексеем Михайловичем, и он не прочь в своем лице воскресить образ древних греческих императоров. В грамоте к афонитам, от 11 января 1666 года, царь просит их прислать в Москву «из святогорских монастырей греков, добрых и ученых людей, которые-б знали эллинское и словенское учение, трех человек иноков... Да в святогорских же монастырех сыскати б Судебник да Чиновник всему царскому чину прежних благочестивых греческих царей печатной; а сыскав тех ученых людей и книги, прислать к нам, великому государю, незамотчав»
>[19]. Из этого видно, что Алексей Михайлович действительно хотел быть возможно точною копиею старых благочестивых греческих царей, и ради этого, стремился иметь у себя их Судебник и Чиновник «всему их царскому чину», конечно с прямою целью чтобы всем своим поведением и придворным чином воочию явиться преемником старых благочестивых греческих царей.
С другой стороны несомненно и то, что в церковных грекофильских стремлениях царя Алексея Михайловича не последнюю роль играли и политические мотивы, так как Алексей Михайлович считал себя преемником древних благочестивых греческих императоров не только в делах веры и благочестия, но и законным наследником царства, верил, что ему, или его преемникам, действительно суждено в будущем владеть самым Константинополем и всеми православными народами томящимися под турецким игом. Конечно Алексей Михайлович с особым вниманием и удовольствием слушал, когда приехавший в Москву, в 1649 году, иерусалимский патриарх Паисий, в своей приветственной речи, на первой ауедиенции у государя, торжественно, в слух всех говорил между прочим и следующее: «Пресвятая Троица — Отец, Сын и Св. Дух, едино царство и господство, благословит державное ваше царствие, да умножить вас превыше всех царей, и покажет вас победителем и одолетелем насопротивных видимых и невидимых врагов, якоже и древних и новых царей: царя Давида, царя Езекия и великого царя Константина; да утвердит вас и умножить лета во глубине старости, благополучно сподобит вас восприяти вам превысочайший престол великого царя Константина, прадеда вашего, да освободит народ благочестивых и православных, христиан от нечестивых рук, от лютых зверей, что поедают немилостиво; да будеши новый Моисей, да освободиши нас от пленения, якоже он освободил сынов израилевых от фараонских рук жезлом—знамением честного животворящаго крестаи. Точно так же с большим удовольствием, вероятно, Алексей Михайлович читал в челобитной бывшего константинопольского патриарха Афанасия Пателара, приезжавшаго в Москву в 1653 году, что порабощенные турками греки имеют в русском царе «столп твердый и утвержение вере и помощника в бедах и прибежище нам и освобождение... А брату, государь, моему и сослужителю, великому господину, святейшему Никону патриарху московскому и всеа Руси, освящати соборную апостольскую церковь Софию премудрость Божию». Со своей стороны и Никон, при своем поставлении в патриархи, на приветственную речь царя, говорил ему, что он — Никон желает государю, чтобы Бог распространил его царство «от моря и до моря, и от рек до конца вселенные, и расточенная во благочестивое твое царство возвратить и соберет во едино и на первообразное и радостное возведет, во еже быти ти на вселенней царю и самодержцу христианскому, и возсияти яко солнцу посреди звезд»
