Патриарх Филарет. Тень за троном - [74]

«В лето 1632 года, хотя свою обиду отмстить литовскому королю Владиславу и всем польским людям и не дождавшись прежде упомянутых урочных мировых лет[142], (патриарх) повелевает царю строить рать, дабы обратить вспять от польских людей русские… шестнадцать городов — Смоленск с товарищи, — которыми поступился на перемирии польскому королю государь царь и великий князь Михаил Фёдорович всея России, дабы король отпустил из Литвы к Москве сего Филарета патриарха, и всех русских людей, и тело царя Василия Ивановича (Шуйского)… Патриарх о том не рассудил, что гневу Божию никто не может противостоять: ибо тех городов не вернули, но сами от поляков побиты были, иные же гладом и цынгой вымерли, и кости их там многих остались».

Гнев Божий обрушился на Россию за нарушение клятвы о мире с Речью Посполитой. Как писал современник событий, сбылась над Филаретом старая мудрость, что клятвопреступлением не совершить доброго дела. Эта идея выглядела тем более достоверной, что военные силы Россия накопила к 1632 г. могучие.

«Царь, — продолжает рассказ летописец, — по совету, а больше сказать — по повелению патриархову призывает из датской и из иных немецких земель на помощь себе полковников, именитых людей и храбрых, и с ними множество солдат[143]. И отверзает царские свои сокровища, и жалует немецких людей нещадно, и даёт им в научение ратному делу русских вольных людей, и тем также оружие[144], и жалованье, и корма дает довольные. Также и ко всем русским ратным людям и к иноземцам поставляет начальником боярина своего Михаила Борисовича Шеина и иных воевод с ним множество. И дал им ратных русских людей и иноземцев более ста тысяч[145], и жалованье и корма даёт нещадно, и так отпускает их с Москвы.

А сам государь царь не изволил на поляков идти, понеже был муж милостив, и кроток, и крови нежелателен. И если бы, возложа упование на вседержителя Бога, пошёл сам, мню, что не погрешил бы подвига того», — пишет летописец, необычно критичный в этом тексте даже к самому царю. Критичность эта была оправдана масштабами катастрофы, случившейся с огромной армией, созданной долгим и тяжким трудом. Виновниками гибели армии россияне сочли первых Романовых: в меньшей мере — сына, в большей — его отца Филарета.

Поначалу война развивалась победоносно: «Боярин Михай-ло Борисович Шеин со всеми воеводами и ратными людьми двинулся с Москвы в силе тяжкой, имея с собою больших пушек, и всякого оружия, и всяких стенобитных козней, и всяких запасов множество. Многие же о том русские историки повествуют, что в Великой России такого ратного стройства не бывало, а коли будет впредь, то уж и недивно будет.

По сём боярин Михайло Борисович посылает от себя разных воевод под все… города, которыми литовские люди владеют, не со многими силами. Те московские воеводы достигают до назначенных им городов, и каждый воевода каждый град принимает, как птичье гнездо на руку свою, в один месяц без всякого кровопролития, потому что не чаяли на себя поляки русских людей прихода до (истечения) урочных мировых лет. И все те города заняли русские люди».

Хуже шли дела у главной армии: «Сам же боярин Михайло Борисович со товарищи своими и со всем оружием и с запасами пошёл под самый стольный град Смоленск косно (медля), потому что возбраняла ему сила Божья за его неправду… Много прежде тех времен взят был этот боярин Михайло в Литовскую землю из того же града Смоленска¹. И когда отпустили к Москве Филарета митрополита и сего боярина Михаила, тогда он, Михайло, польскому и литовскому королю по христианской вере целовал крест Христов на том, что ему никогда против литвы и поляков не стоять и ничего злого не умышлять; ибо боялись его поляки, настолько тот Михайло мудр был. Полагаю, — заметил летописец, — что не неведомо это было и царю, и патриарху. Однако, как сказано, «скорому совету последует раскаяние», или, простонародно говоря, «после рати много храбрых», но нам пристойно чужими бедами спасаться».

Армия Шеина осадила Смоленск, но её поражение было предопределено высшими силами. В военном плане всё шло гладко: «Когда сей боярин Михайло пришел к Смоленску граду — и быстро острожки близ самого града строит, и туры перед пушками землею наполняет, и всякие стенобитные козни устраивает, и между воевод и полковников рассуждает немало. Городские каменные стены из пушек пробивает, а от немецких полковников, от Александра с товарищами, подкопом градская стена взрывается. И просто сказать: всё к нашему успеху спешится, хотя сие и радость нам мнится, но на большую жалость явится».

Первым источником поражения русской армии стали власти в Москве. «Ох, увы! — восклицает летописец. — Откуда начну о сём писать, лучше же сказать плакать, поскольку царь и патриарх впали в кручину и в недоверие о боярине своём Михаиле из-за упомянутого крестного целования. Также и бояре московские уязвлялись завистью и клеветами на Михаила. Также пошли слухи и в полки к Михаилу, что многие царю и патриарху наветуют на него. Также и в полках поднимается на него ропот великий за гордость и нерадение его. Он же от гордости своей на всех воевод и на немецких полковников начал злобиться и их бесчестить, ратных же людей оскорблять. А с супостатами биться и для конских кормов по сёлам (войска) не повелел отпускать. И к Москве начал грубо писать, а с Москвы к нему грамоты приходили с осуждением и опалою. Он же, Михайло, вовсе озлобился, и если бы приятели его, окольничей Артемий Измайлов и сын его Василий Кривой, не удержали его от гнева того, — и он бы, Михайло, в кручине и в гордости своей вскоре скончался».