Патология лжи - [37]

– Я не шестидесятилетний закоренелый холостяк. Я не такая толстая и лысая.

– Ты уволена, Глория.

– Нет, не уволена. – Я улыбаюсь.

– Что это значит? – Обескураженно.

– Я твой главный козырь. А теперь дай мне сигару.

– Посмотри на себя. – Он наступает на меня. Я отступаю – кошки-мышки. – Ты вихляешь своей задницей, точно весь мир принадлежит тебе. Ты ко всему относишься легкомысленно.

– И как именно положение моей задницы связано с моей компетентностью как редактора? Во всяком случае, я думала, все вокруг считают мою задницу собственностью компании.

Я кусаю оливку и чувствую, как обломок зубочистки застревает между зубами. Я роняю бокал с мартини на пол и отхожу. Тяжело.

– Или ты предпочел бы обменять ее на твердый член Пи-Джея?

– Я слишком многое тебе позволяю, Глория.

Дмитрий так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах.

– Я не буду задавать вопросов. Но теперь я буду следить за тобой. Следующий номер должен быть продан до последнего экземпляра. Мне плевать, что ты для этого сделаешь, – ты должна сотворить чудо. Или тебе придется задуматься о новой карьере.

Дмитрий смотрит на меня, и тут я понимаю, что он уже слишком пьян, чтобы продолжать беседу. Я шарю в его нагрудном кармане в поисках сигар – пусто. Я пинаю его по ноге и велю ему отодвинуться. Разворачиваю его в направлении бара.

Люди липнут ко мне, как потные носки к пяткам. Когда они становятся назойливыми, я зеваю и отворачиваюсь. Я знакомлю писателей с фотографами, фотографов с рекламодателями, иногда я знакомлю людей по два раза, но это не имеет значения, потому что никто уже ничего не помнит. Звучит музыка. Рядом с баром, куда все устремляются, играет живой джаз. Люди задают мне вопросы, в ответ я улыбаюсь и пожимаю плечами, показывая пальцем на оркестр. Набиваю рот кусочками утки по-пекински, пью мартини.

– И как вам живется теперь, когда с вас сняли подозрение?… Не видел вас последнее время в газетах… Это правда насчет отмены?… Вы действительно думаете уйти из издательского бизнеса? Люди говорят, вас уволили, но я в это не верю… Кому ж тогда я буду впаривать свои статьи?

Ко мне направляется Мэдисон. Ее лицо перегружено косметикой. На каблуках она выше меня, ей приходится слегка наклониться к моему уху, чтобы я ее услышала через всеобщий гул голосов. Руки против коленей. Я вижу ее вены, несущие кровь с алкоголем по ее рукам.

– Я хочу познакомить тебя с Альбертом. – Я пожимаю его руку, пока она объясняет, что он – специалист по изучению общественного мнения из Ванкувера, приехал сюда на неделю.

– Непыльная, должно быть, работа.

– Почему же? – спрашивает меня Альберт.

– В Канаде ни у кого нет собственного мнения. Это все равно, что выяснять цветовые пристрастия лимской фасоли.

– Глория – редактор «Портфолио», – встревает Мэдисон. – Она наняла меня, чтобы поставить на ноги журнал.

– Я не нанимала тебя ставить что-то на ноги, – напоминаю я ей, наверно, в сотый раз за неделю. Я поворачиваюсь к Альберту, который, должно быть, из-за лимской фасоли избегает моего взгляда. – Я наняла ее для наблюдения за изменением вкусов наших читателей.

– Так, чтобы Глория могла еще успешнее разрушать их своими идеями.

– Результаты твоих опросов не настолько убедительны, чтобы хоть что-то разрушить, кроме веры в твои способности.

– Главным образом из-за того, что у тебя осталось недостаточно читателей, чтобы сделать полноценную научную выборку.

– А теперь ты, значит, беседуешь о цифрах с Дмитрием? За моей спиной?

– Все знают… – Она смотрит на Альберта, а тот вертит головой, будто наблюдает за теннисным матчем.

– Никто ничего не знает, пока я не скажу. Ты всего лишь гребаный социолог. Мы можем получить Пулитцеровскую премию, а ты ничего и не узнаешь.

– Мы?

– Почему бы и нет? А слухи о моем уходе – быть может, они и правдивы.

– Уходе? – К нам присоединяется агент Броди.

– Успешный редактор всегда востребован.

Мэдисон фыркает, уводит Альберта за руку к фуршетному столу.

– Не иначе она кого-то еще убила, – слышу я ее бормотание, но канадец не реагирует. Канадцы таких шуток не понимают.

– Все это, да еще и Пулитцер? – упорствует Броди.

– Теперь, когда я могу наконец заняться своей работой, все возможно. Если уж мы заговорили о работе – вы уже посадили Перри Нэша?

– Вы узнаете об этом первой.

Он уводит меня из толпы в тот угол, где меня допрашивал Дмитрий. Там все еще валяются осколки моего стакана. Он отрезает мне путь к отступлению, стараясь выглядеть сурово, и ему удается – ну, по крайней мере, насколько это возможно, если твоя голова похожа на мячик для гольфа на подставке.

– Вы должны мне побольше рассказать, Глория. Побольше о ссоре Перри с Пи-Джеем, об их взаимоотношениях. Вы не можете все время избегать моих звонков. У нас нет против него улик, и единственный мотив – отвергнутая Пи-Джеем статья. Мы не можем продолжать расследование, пока не появится какой-то прогресс, а пресса нас растерзает.

– Растерзает?

– Вы лучше смотритесь по телевизору.

– Я более привлекательна.

– И кому не понравится история про убийство своего босса с целью занять его место? Люди думают, что вы – ожившая американская мечта, и пока мы заняты этими головоломками с компьютерными психологическими портретами…