Патафизика: Бесполезный путеводитель - [32]

«Исчезание» – это грубая, жестокая и неглубокая книга. Исчезает человек… Затем ещё один… и – вы уже, должно быть, догадались – Жорж Перек слишком изощрён, чтобы предоставить хоть какой‑нибудь вывод… Тайна остаётся нетронутой, но роман уже закончен; вот в этом современная форма «литературного» детектива.

Перек обожал эту рецензию, поскольку её автор совершенно упустил из виду отсутствие e. Для него было очень важно суметь создать элегантное и убедительное повествование вопреки ограничениям. Примером того, как роман-липограмма может быть всего лишь излишним техническим упражнением, был «Гэдсби». Не просто не использовать е, но получить в итоге читабельное произведение – это было для него настоящим вызовом.

Чтобы написать этот роман, Переку было необходимо подобрать лексикон слов, не содержащих e, и даже думать и говорить липограммами. Дэвид Беллос вспоминает, как Перек вовлекал своих друзей и посетителей в этот творческий процесс:

Почти весь 1968 год никто из гостивших в Мулен д’Анде не мог избежать лап ухмыляющегося бесёнка в человеческом обличье, намеревавшегося извлечь из них хотя бы одно-два предложения без е. Никогда прежде Перек не позволял себе так развить свои таланты соблазнителя и манипулятора, но теперь он выучился искусству быть неотразимым во имя служения слову (Bellos 1993, 399).

Поглощённый удовольствием от творческого процесса и технических сложностей, Перек практически не заметил восстания мая 1968 года в Париже. Но само существование этого романа таит в себе глубокую связь с более ранними событиями в Европе. Во французском языке буква e произносится так же, как и слово eux, что означает они. Эта буква после войны использовалась французскими властями как штамп, чтобы обозначить, что лицо, пропавшее без вести, предположительно находится в числе погибших. Это роман об «исчезнувших», и для самого Перека он имел личное значение, так как члены его семьи в годы войны были отправлены в концлагеря и предположительно погибли в газовых камерах. Беллос отмечает:

В комоде в своём доме на рю дю Бак Перек всё ещё хранил свидетельство, выданное в 1947 году Министерством по делам ветеранов войны, в котором было сказано, что Цирлу Перек (в девичестве Шулевич) в последний раз видели живой в Дранси 11 февраля 1943 года. Документ был озаглавлен «АКТ ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ» (ibid., 400).

Цирла Перек, в девичестве Шулевич (более известная под именем Сесилия) – так звали мать Жоржа Перека.

В самом романе нет никаких упоминаний этого скрытого автобиографического подтекста. Вместо этого перед нами разветвляющийся детектив, чья виртуозность не только в использовании ограничения, но также в том, как Перек ведёт игру в рамках правил. Персонажи исчезают в тот самый момент, когда они вот-вот должны произнести слово, содержащее букву e! Всё в этой книге стремится к исчезновению. Сталкиваешься с постоянным чувством отсутствия чего‑то, пропуском именно того элемента, который мог бы придать некий смысл, но в то же время ощущаешь, что этого не произойдёт. Подобно случаю с патафизическим апострофом, введённым «во избежание немудрёных каламбуров», которые никто так никогда и не поймёт, причины, по которым отсутствует одна буква, настолько же являются частью тайны этой книги, насколько и серия убийств, о которой в ней повествуется. Словно чтобы укрепить свою позицию, Перек в 1972 году написал второе липограмматическое произведение, несколько скабрёзную историю, озаглавленную «Преведенее» (в английском переводе – “The Exeter Text: Jewels, Secrets, Sex”), где единственной гласной буквой является e. Как будто он захотел использовать здесь все e, изъятые из «Исчезания». Жак Рубо, другой член Улипо, заметил, что эти два романа созданы из непересекающихся множеств. Формально два множества A и B не пересекаются, если их пересечение – пустое множество, т. е. если A ∩ B = Ø. Это означает, что теоретически возможен и третий роман, написанный из ещё неиспользовавшихся слов (содержащих как “e”, так и любую другую гласную помимо “e”).

Среди других достижений Перека на ниве экстремальных литературных ограничений можно назвать составленный в 1969 году палиндром более чем в одну тысячу слов, или, если точнее, из 5566 букв. Он, по сути, состоит из двух текстов, каждый размером около 500 слов, дающих, благодаря пунктуации и словоразделению, два различных варианта прочтения при одинаковой последовательности букв. По оценке Беллоса:

Великий Палиндром можно считать самым сложным текстом из написанных, хотя, бесспорно, и прочесть его тоже тяжело. Знание о поставленных ограничениях обезоруживает критиков; когда вы знаете, что перед вами монструозный палиндром, вы только его палиндромность и склонны замечать. В 1989 году в Манчестере студентам и преподавателям французского роздали подправленные фотокопии и неподписанные рукописные версии этого текста. Они должны были оценить его как эссе, однако практически никто не мог понять палиндром Перека. Некоторые преподаватели приняли его за работу студента-двоечника, в то время как другие подозревали, что им подсунули какой‑то сюрреалистический текст, написанный методом «автоматического письма». Интересовавшиеся психиатрией посчитали автора подростком в опасно параноидальном состоянии; те же, кто ещё не позабыл безумные шестидесятые, гадали: ЛСД или марихуану принимал автор, когда творил текст с такими бессвязными образами. Читатели, очевидно, проецировали на палиндром Перека свои собственные позитивные и негативные фантазии, как они это делают, сталкиваясь и с другими сложными, запутанными работами неизвестных авторов. Но, возможно, теперь это не просто вопрос проецирования, если мы улавливаем гнев, жестокость и самоистязание в некоторых пьяных образах палиндромного текста Перека (Bellos 1993, 429).