Пасьянс на красной масти - [35]

Я наконец понял цель его визита ко мне. Он хотел получить совет человека со стороны, причем совет, который укрепил бы его в его намерениях. Обратись он с таким предложением к кому-то из бандитов, и его порвали бы еще до «стрелки».

В целом я причисляю себя к категории законопослушных граждан. При этом я, правда, не вполне уверен, существуют ли в нашей стране законы. Но мысль о доносе в правоохранительные органы мне столь же чужда, как и любому русскому человеку.

— Все догадаются, что это сделал ты, — ответил я убежденно.

— Да пусть догадаются! — не сдавался Плохиш. — Я время выиграю. А там, глядишь, и Ильич объявится.

— Братва приедет со стволами, — принялся урезонивать я. — Ты представляешь, что может получиться, когда нагрянет милиция? И если это дойдет до Ильича, тебя уже никто не спасет.

Очевидно, этот план был последней надеждой Плохиша. В отчаянии он снова сорвался с места.

— И зачем я только с этим Ильичом связался! — воскликнул он.

— Если бы ты не связался с Ильичом, тебя бы закопали еще раньше, — возразил я.

— Легко тебе рассуждать! — огрызнулся Плохиш. — Не тебя же убьют!

Мною вдруг овладело странное безрассудство, как это часто бывает со мной при наступлении опасности.

— Хочешь, я поеду с тобой? — неожиданно для себя предложил я.

Плохиш уставился на меня, не понимая. Я поднялся и собрал бумаги на столе.

— Поехали, — по-деловому поторопил я. — А то опоздаем.

Я почувствовал близость настоящего азарта. У меня даже начала немного кружиться голова, как будто я выпил шампанского. Плохиш в ужасе следил за мной.

— Ты че, с ума сошел? — наконец разразился Плохиш. — Тебя же убьют. Ты-то вообще не бандит! Да кто там с тобой говорить будет?!

— Посмотрим. — Я ободряюще хлопнул его по плечу. В машине Плохиш сопел, ерзал и избегал смотреть в

мою сторону. Его явно мучил вопрос. И он его задал.

— Зачем ты это делаешь? — не утерпел он. — Ты же мне не друг.

— Не друг, — согласился я.

Я и сам не знал, почему я так поступаю. Иногда меня неотвратимо тянет рискнуть. К тому же, в отличие от большинства людей, я не испытываю страха смерти. Что, кстати, не является достоинством даже на войне, а в мирной жизни и вовсе мешает.

— Галстук хоть сними! — попросил Плохиш. Я развязал галстук и оставил его на сиденье.

— Хочешь, я отдам тебе свой бронежилет? — вдруг буркнул Плохиш.

Я подумал, что в эту минуту большего он сделать для меня не мог. Разве что предложить мне денег взаймы.

3

То, что я, возможно, погорячился, я понял, когда мы прибыли на место. Все подъезды к площадке за Дворцом культуры были забиты машинами. Автомобилей было не меньше сотни. О таких многолюдных «стрелках» я даже не слышал, не говоря уже о том, чтобы на них присутствовать.

Сама площадка, на которой Плохишу предстояло пострадать за правое дело, располагалась на возвышении. На нее можно было въехать, свернув с основной дороги, мимо центрального входа во дворец. Но мы, проехав закоулком, остановились внизу, перед каменной лестницей в несколько пролетов.

Отсюда площадка казалось черной от братвы. Здесь собралось человек двести бригадиров и их ближних. Слышался гвалт голосов, брань и резкий смех. В яркий апрельский день эта прыгавшая от нетерпения, каркающая толпа напоминала жадное голодное воронье. Мы прибыли минуты за три до начала. Но все уже кипело.

— Ну, где эта крыса?! — услышал я чей-то голос, когда мы с трясущимся Плохишом выбирались из машины. — Поди, опять загасилась!

По лицу стоявшего рядом со мной Гоши я понял, что ему страшно. Я махнул своей охране, чтобы она оставалась на месте, и мы двинулись вдвоем с Плохишом в гору по узким ступеням.

— Да он не приедет! — уверенно ответил кто-то. Это были братья Чижики. Худые и всклокоченные,

как бродячие собаки, они рвались в драку. Злость на их неумных лицах лишь подчеркивала их сходство. Рядом с ними стоял Филипок, невысокий, коренастый, еще довольно молодой. Он по неопытности немного смущался, но тоже был полон боевой решимости. Эти трое явно задавали здесь тон.

Наших было человек тридцать, не больше. Они топтались поодаль и во враждебной толпе чувствовали себя неуверенно. Мы приблизились и пожали руки своим союзникам.

— Ну что, Плохиш, масть попутал! — сразу завелся старший Чижик. У него были выбиты передние зубы, и когда он говорил, то шепелявил и брызгал слюной. — Ты — барыга! К людям примазаться хотел?

На официальных собраниях, вроде этого, бандиты избегали называть себя «бандитами», предпочитая именоваться «людьми». Подвергая тем самым сомнению принадлежность к человечеству всех остальных, кто не ездил на «стрелки», не скандалил в ресторанах и не назначал женщинам свидания в банях.

— Да опустить его, в натуре, и всех делов! — с готовностью откликнулся младший Чижик. — Прямо здесь. А че тянуть-то?

Плохиш побледнел. «Опустить» на языке братвы означало подвергнуть одному из изощренных унижений, после которых на Плохиша плевали бы даже коммерсанты. В этом случае он мог бы делать достойный выбор между самоубийством и отъездом в другую страну.

— Кончай наезжать, давай по сути разберемся, — попробовал заступиться за Плохиша один из бригадиров Пономаря, но старший Чижик его тут же обрезал.