Пастырь Вселенной - [8]

Проснулся Володя от тяжелого грохота во входную дверь. Стучали гулко, крепко, настойчиво. Посмотрев на часы, Владимир обнаружил на них три ночи. Первой же мыслью Володи было — «так, стало быть, все же сотворил с собою что-то Бадмаев. Не пережил удара. А теперь меня милиция эдак ласково приглашает на опознание». Стук продолжался, мерный, гулкий, как похоронный колокол, который звонит по тебе. Владимир, проснувшись окончательно, наконец осознал необходимую неизбежность подняться и открыть дверь. Ну, хотя бы спросить «кто». Володе было жутковато — в дверь стучали так, словно пришедший был безмозглым зомби. Вообще-то в три часа ночи так не стучат. Это не мог быть академик — у Петра Семеновича был свой комплект ключей. Володя вставил ноги в туфли и, подойдя к двери, дождался, когда смолкнет эхо последнего богатырского удара, и громко закричал:

— Кто там?!

Спрашивать тихо в ответ на такой гром было просто неприлично.

— Конь в пальто! — откликнулся через пару секунд пьяный голос. «Но ведь Бадмаев не пьет», — подумалось Владимиру… Грохот тем временем возобновился — в дверь опять стукнули два раза, а затем, похоже, осознали, что хозяин номера уже подошел к двери и, стало быть, с ним надо уже говорить, а не ломиться. — Володя, отворяй — ик — шефу! — раздалось из-за двери.

«Стало быть, это все-таки Бадмаев так надрался с горя, — с облегчением подумал Владимир и открыл дверь. — Вот это да!» — подумал Володя, вперившись взглядом в развернувшееся перед ним зрелище. Прежде всего, Петр Семенович был не один. К его ноге похотливо жалась явная проститутка восточных кровей, которых в последние годы много понаехало в российские города. Она была небольшого роста, но весьма яркой наружности — ее платьице скорее походило на не слишком длинную кофту, едва достаточную, чтобы скрыть розовые полупрозрачные трусики. Да и то в вытянутом положении достаточную, а не теперь, когда девица прильнула к академику так, что все детали ее туалета — и трусики, и темные клетчатые чулки на резиночках — более чем откровенно предстали изумленному Володиному взгляду. Кофточка же, то есть шерстяное обтягивающее платье, имела, в свою очередь, отверстие посередине достаточно упитанного, как принято на Востоке, животика, где в пупочке кокетливо искрился поддельный, зато крупный изумруд. Лицо проститутки было безжалостно раскрашено, отчего девушка смотрелась совсем уже как птица в брачном оперении. Длинные, до пояса, действительно красивые прямые черные волосы мягкой волной свешивались с ее головы с одной стороны, закрывая почти пол-лица. Тонкие от природы губы накрашены были так, что казались на первый или на очень пьяный взгляд широкими и пухлыми. Помада была смазана, и Владимир легко мог догадаться, обо что — лицо академика, его рубашка и даже некогда белые брюки в стратегически важных для мужчины местах были покрыты таки градом поцелуев, будто путана неоднократно докрашивала свои губы по ходу их явно состоявшегося уже свидания. Девица была пьяна, но, конечно же, не так, как академик. У Бадмаева на голове был синий бант. И это уже говорило очень о многом. Лицо же его утратило вообще всякое выражение, пустил бы слюну — за дебила сошел бы. Бадмаева явно рвало, возможно, не раз. Рубашка, кроме следов помады, хранила на себе издающие кислый запах пятна именно такого вот происхождения — девица скорее всего просто вытерла все салфеткой, даже не потрудившись застирать. Ширинка у академика была расстегнута, и оттуда торчал край той же самой многострадальной рубашки. Галстук Петра Семеновича был повязан на манер ошейника вокруг шеи его спутницы. Такая вот пара стояла на пороге номера Володи и, похоже, намеревалась в него войти. Бадмаев же, рывками ворочая глазными яблоками, со скоростью, приличной разве что новорожденному младенцу, нащупал-таки взглядом Владимира и сказал, должно быть, в шутку:

— Это мы, кошки.

Девица радостно засмеялась и сделала шаг вперед. Володя решил, что не пустит ее и на порог. Он думал только, пускать ли ему академика. Владимир придержал проститутку за плечо и сказал:

— Сними с шеи галстук.

— Что? — с незнакомым акцентом, мило улыбаясь, переспросила девушка.

— Вот что, — откликнулся Володя, взявшись за болтавшийся край галстука.

— Да-да, уже? — звонким ручейком отозвалась девушка и сняла галстук с шеи с таким изяществом, будто он был последней ее одеждой во время стриптиза.

«А она недурна», — подумал Владимир и спросил:

— Между вами что-нибудь было?

— Да, и два раза, — девушка показала, видимо, не вполне уверенная в произношении, Володе два пальчика с длинными ноготками, покрашенными черным лаком.

— Он тебе заплатил?

— Да, вполне.

— Тогда зачем ты хочешь войти? — спросил Володя. — Спасибо, что привела, а теперь — до свидания…

— Дело в том, — с ласковой улыбкой сказала девушка — что меня зовут Ли. Я из Китая, и Петенька сказал, что ты — ты ведь Володя — тоже очень нуждаешься в моей помощи.

— Он ошибся, — сухо, но вежливо сказал Владимир, — спокойной ночи.

— До свидания, — тихо сказала Ли и, отклеившись от ноги академика, тихонько ушла, незаметно, как тень.

Владимир завел Бадмаева в номер, как какую-нибудь козу, и уложил его, как он был — одетым и в ботинках, на кровать. Как ни странно, Владимиру стало легче теперь, когда он увидел, как академик боролся со стрессом. На самом деле он переживал именно за него — а ему-то что? Премия-то уплыла от Бадмаева.