Пастухи чудовищ - [60]

– Что?

– Четвертый раз за сегодня меня дураком назвала, – пояснил я и тоже поднялся. – По-моему, многовато. Хватит, больше не надо.

Она открыла рот… но ничего не сказала. Просто повернулась и пошла прочь. А я пошел вслед за ней. Только поднимаясь по лестнице, я вспомнил, что моя верная джага осталась там, позади, где-то в гравии дворика. Но я не вернулся за джагой. Ветка удалялась, все ускоряя шаг, а я не давал ей удаляться, поспевая.

Странная это была погоня.

В голове у меня клубился жаркий красный туман. Темные долгие коридоры, ощетиненные ступенями лестницы, открытые небу переходы мелькали где-то вне моего внимания. В груди содрогался какой-то запутанный нервный клубок, и даже боль в боку ощущалась вовсе не болью, а чем-то горячо дополняющим лихорадочно-обморочное мое состояние. Несколько раз мне показалось, что Ветка замедляет шаг, чтобы я не слишком отставал от нее. Но это, наверно, я себе просто навоображал. Ведь когда она скрывалась за поворотом, удаляющаяся тонкая ее фигурка все равно стояла у меня перед глазами. И, должно быть, поэтому я тогда точно знал, какое из ответвлений очередного перекрестка мне выбрать, хотя никак не мог видеть, куда именно она свернула… Какие-то люди попадались мне на пути, но я воспринимал их пустыми и неодушевленными сторонящимися тенями…

Все закончилось в крохотном дворике, вероятно, на другой стороне огромного Монастыря, в самом его низу. Там, где скальное основание появлялось из неподвижных вод Белого озера.

Я остановился у невысокого каменного строения без окон, задней своей стеной выходящего к озеру. Я сообразил, что это купальня.

Я приложил ухо к двери, но за дверью было тихо.

А я откуда-то – непонятно откуда – знал, был абсолютно уверен в том, что она, моя рыжая Ветка, там, в купальне.

А еще я знал, что дверь эта не заперта.

Я потянул круглую дверную ручку и вошел в беспросветно темное помещение, густо пахнущее холодным камнем и мокрым деревом. И затворил за собой дверь. И в тот миг, когда дверь еще была открыта, я в размытом четырехугольнике блеклого света увидел очертание белой наготы той, которая ждала меня в этой стылой темноте.

А потом не стало ничего, кроме ее тела и жаркого шепота. Я еще успел подумать, что темнота – это хорошо, в темноте все проще, и ничего не надо говорить… И мы повалились на какую-то полку, жесткую, холодную и неудобную, где я наконец-то смог высвободить свое напряжение. И моя Ветка раскрылась, как цветок, и приняла меня…

Глава 3

За расписанной мелом дверью кабинета директора департамента образования было тихо. Комиссар отпер дверь, толкнул ее, перешагнул порог… Краснолицый Спиридон остался тревожно сопеть в коридоре.

Комиссар захлопнул за собой дверь.

Залитый утренним светом кабинет выглядел чудовищно.

Стекла в распахнутом настежь окне были выбиты. Изорванная гардина косо свисала к полу, как спущенный флаг. С потолка тут и там тянулись толстые нити какой-то белесой слизи, снизу, на концах, уже подсохшие и выглядевшие ломкими, как сосульки. По полу вперемешку с обломками мебели, вязкими комьями слизи, ошметками чего-то серого, морщинистого, как слоновья кожа, были раскиданы мокро-розоватые кости. Необычен и дик был вид этих костей, явно не принадлежащих ни человеку, ни какому-либо известному науке животному… Больше всего эти кости походили на древесные корявые ветви, наломанные кое-как… Под столом, отодвинутым к стене, Комиссар углядел начисто обглоданную руку с шестью длинными-длинными многосуставными пальцами. В углу белел, словно закатившийся мяч, безглазый круглый череп с далеко выдвинутой вперед клыкастой нижней челюстью, на которой еще сохранились лоскуты косматой шкуры.

Консультант сидел посреди разгромленного кабинета, свесив голову на грудь, раскинув ноги. Пиджак и рубашка, испакощенные подтеками слизи, разошлись на нем, обнажив невероятно вздувшееся белое брюхо. Консультант был неподвижен.

Комиссар подошел к нему и, подчиняясь какому-то странному порыву, дотронулся пальцем до брюха, ожидая почувствовать податливость кожи. Брюхо оказалось твердо, как камень. Консультант пошевелился.

Поспешно выпрямившись, Комиссар заозирался. Темные очки обнаружились неподалеку от отодвинутого стола. Комиссар подобрал их, брезгливо встряхнул, отер с помощью штор с черных стекол комковатую слизь. Приблизился к Консультанту, надел очки ему на лицо.

Консультант дернулся. И вдруг поднялся – будто его сверху вздернули на веревках, так резко, что Комиссар даже отшатнулся и чуть не упал, запнувшись о валявшуюся позади него большую кость, похожую на кривые четырехзубцовые вилы.

Теперь – когда Консультант выпрямился во весь рост – можно было видеть, как он изменился за последнюю ночь. Одежда была ему тесна и коротка, из рукавов торчали мощные бугристые, неестественно белые руки с заметно удлинившимися пальцами, из штанин – такие же белые и бугристые ноги. Ботинки куда-то подевались. Пальцы на ногах подгибались, как когти.

И лицо Консультанта стало другим – много площе, черты потеряли выразительность, точно сгладившись.

Комиссар подумал, что сейчас он прошелестит свое обычное: «Свет…» – и уже подался было к окну, чтобы вернуть на место гардину, но Консультант ничего не сказал.