Чавкая копытами лошадей, подскакали к Григорию.
В одном опознал Григорий председателя - зятя Михея Нестерова, другой сын Игната-мельника.
Лошади в мыле потном.
- Здорово, пастух!..
- Здравствуйте!..
- Мы к тебе приехали...
Перевесившись на седле, председатель долго paсстегивал шинель пальцами иззябшими; достал желтый газетный лист. Развернул на ветру.
- Ты писал это?
Заплясали у Григория его слова, с листьев кукурузных снятые, про передел земли, про падеж скота.
- Ну, пойдем с нами!
- Куда?
- А вот сюда, в балку... Поговорить надо...- Дергаются у председателя посииелые губы, глаза гвныряют тяжело и нудно.
Улыбнулся Григории:
- Говори тут.
- Можно и тут... коли хочешь...
Из кармана наган выхватил... прохрипел, задергивая мордующуюся лошадь:
- Будешь в газетах писать, гадюка?
- За что ты?..
- За то, что через тебя под суд иду Будешь кляузничать?.. Говори, коммунячий ублюдок!
Не дождавшись ответа, выстрелил Григорию в рот, замкнутый молчанием.
Под ноги вздыбившейся лошади повалился Григорий, охнул, пальцами скрюченными выдернул клок порыжелой и влажной травы и затих.
С седла соскочил сын Игната-мельника, в пригоршню загреб ком черной земли и в рот, запенившийся пузырчатой кровью, напихал...
x x x
Широка степь и никем не измерена. Много по ней дорог и проследков. Темней темного ночь осенняя, а дождь следы лошадиных копыт начисто смоет...
VII
Изморось. Сумерки. Дорога в степь.
Тому не тяжело идти, у кого за спиной сумчонка с краюхой ячменного хлеба да костыль в руках.
Идет Дунятка обочь дороги. Ветер полы рваной кофты рвет и в спину ее толкает порывами.
Степь кругом залегла неприветная, сумрачная. Смеркается.
Курган завиднелся невдалеке от дороги, а на нем шалаш с космами разметанного бурьяна.
Подошла походкой кривою, как будто пьяною, в на могилку осевшую легла вниз лицом.
Ночь...
Идет Дунятка по шляху наезженному, что лег прямиком к станции железнодорожной.
Легко ей идти, потому что в сумке, за спиною, краюха хлеба ячменного, затрепанная книжка со страницами, пропахшими горькой степной пылью, да Григория-брата рубаха холщовая.
Когда горечью набухнет сердце, когда слезы выжигают глаза, тогда где-нибудь, далеко от чужих глаз, достает она из сумки рубаху холщовую нестираную... Лицом припадает к ней и чувствует запах родного пота... И долго лежит неподвижно...
Версты уходят назад. Из степных буераков вой волчий, на житье негодующий, а Дунятка обочь дороги шагает, в город идет, где Советская власть, где учатся пролетарии для того, чтобы в будущем уметь управлять республикой.
Так сказано в книжке Ленина.
1925
