Пасторша - [12]

Надо же, в такую хорошую погоду, подумала я. Как будто солнце могло чему-то помешать, выставить стальной щит. Дорога, по которой я ехала, была похожа на коридор, и казалось, что я все время слышу флейту, но без звука.

Я проехала поворот, затем съезд к маленькому местному аэропорту, откуда летали самолеты до большого аэропорта на другой стороне фьорда, с которого уже можно было улететь отсюда, далеко-далеко.

Повеситься вот так, средь бела дня. Я попробовала сосредоточиться, но было тяжело. О чем тут думать? Разве тут можно найти оправдание?

Я вспомнила, как ехала сюда на машине. Я заночевала в мотеле на северном побережье Германии, чтобы на следующий день попасть на паром. Я стояла у открытого окна и смотрела вниз на воду, темную и пустую воду, кроме нее, нигде ничего не было. Люди, проходившие мимо внизу, похожие на кукол, большой паром, стоявший у причала, — все это двигалось по тонкой корочке, почти пленке. Я могла бы кинуться в эту воду и больше не вынырнуть. Это казалось так легко. Ни краев, ни границ. Ничто не мешало, ничто не удерживало.

Девятнадцать лет. Как Майе. Я подумала о Майе и представила себе ее голубые глаза, блестящие серьги в ушах и пирсинг, как если бы Майя повесилась там. Я думала о мертвой девушке, а видела перед собой совсем близко Майю, лежащую на земле. И знала, что услышу плач Нанны, когда открою дверь машины. Нет, это не Майя, сказала я себе.

В голове всплыла еще одна картина — темный фьорд, морской отлив и большой каркас вешал. Торчащий треугольник, бревна и что-то висит на балке. Как кукла. Издалека оно похоже на кокон. Все так хорошо, мирно — солнце и голубое небо, что кажется, будто этот висящий кокон ждет момента, чтобы проснуться к жизни, родиться.

Если бы! Все как раз наоборот. Не бывает никакого наоборот, сказала я себе. Все есть как есть. Я проехала последний поворот и посмотрела направо на мыс. Полоска земли в виде дуги на воде и один-единственный ряд домов. У берега стояли большие вешала. Без рыбы. На улице ни души.

Я остановилась у самого дальнего дома. Там уже было несколько машин. Вдалеке у каркаса стояли люди. Я пошла к ним. На снегу были следы от сапог, и в них голая земля, которая заскрипела под моими шагами. Я посмотрела на фьорд. Другого берега не было видно.

Веревку перерезали, и положили девушку на ровные круглые камни на склоне. Кто-то подложил ей куртку под голову; на ней только рубашка и потертые джинсы. Было холодно смотреть. Рядом лежала нейлоновая веревка, свернутая в кольцо. Ее темные волосы убрали со лба. Если бы она села, они упали бы ей на лицо.

Рубашка была красная, в клеточку, под засученным рукавом виднелась татуировка, сердце со стрелой и вымпел. Рот был приоткрыт, между передними зубами обнажились щели. Глаза закрыты, но они слегка раскосые, лицо широкое с высокими скулами. Если бы мне не сказали, что это девушка, я приняла бы ее за юношу.

Я подошла к родителям. Ленсман и двое других отошли в сторону, а я осталась. Мы стояли молча. Они стояли в одинаковых позах, поддерживая друг друга. Отец сунул в рот сигарету, но она погасла. Я обратила внимание на то, что они ниже меня.

Я посмотрела наверх, на бревна. Там был виден остаток веревки, привязанный к бревну. Как же высоко она залезла.

Я не видела Кристиану после смерти. Гроб и вся церемония прощания не имели к ней никакого отношения. Я все время слышала ее смех, как будто она спряталась за скамейками или за алтарем, как будто она в любой момент могла выйти и посмотреть на нас, захихикать, прикрывая рот рукой. Или может, я так утешала себя. Сидела и смотрела на резьбу кафедры, средневековые скульптуры, лица маленьких чертей, карабкающихся наверх.

Я смотрела на круглые камни, спускавшиеся к воде. Дуга, которую образовывал мыс во фьорде, была из песка. Песок был красивый, тонкий и светлый, как на южном пляже.

На берегу тут и там между камнями валялись банки из-под пива. А еще несколько стеклянных бутылок с черными надписями на русском языке и пластиковые бутылки из-под колы и лимонада. Надувной матрас старого образца торчал из-под камней, коричневый в оранжевую клетку.

Солнце отражалось в зеркальной воде, по которой шли мелкие волны, а ямки между волнами были похожи на чаши, какие получаются, когда складываешь ладони. И вдруг вся поверхность воды показалась мне чашами из протянутых рук, обращенных ко мне. А мне нечего было дать им.

Я снова посмотрела вниз на девушку. Тень от вешал падала полосками на нее и на нас. Мать тяжело дышала, и при вдохе ее большие груди поднимались, а потом снова опускались, я слышала шум вдыхаемого воздуха. Сигарета во рту отца задымилась, я и не заметила, как он закурил.

— Она не стала есть, — сказала мать. — Хотя я приготовила мясо так, как она любит. Я сказала ей, чтобы она взяла с собой поесть, когда она уходила. Завернула в фольгу, а потом положила в пакет и дала ей.

Вверху на дороге показалась машина, она съехала вниз и остановилась. Мы стояли, не оборачиваясь. Послышался звук захлопывающихся дверей, и громкий голос произнес что-то, а другой ответил, и мы услышали приближающиеся шаги. К нам подошли двое мужчин с носилками. Они обошли вокруг нас и зашли с другой стороны. Ветер немного стих, но по-прежнему несло холодом, и солнце не давало тепла. У меня замерзли руки, я могла засунуть их в карман, но не стала. Уши тоже замерзли.