Пасторальная симфония, или как я жил при немцах - [7]

Поэтому немецкий писатель пишет «Коварство и любовь», а русский — «Отцы и дети». А также «Историю города Глупова» или вовсе циклопическое — «Война и мир».

21.

Он возник, как гром в солнечный день, как Санта Клаус в сонной детской, как медаль, доставленная в забытый богом госпиталь. Шумный, седой, с огромными распахнутыми глазами, с такой же распахнутой белозубой улыбкой, в шотландке, взмокшей под мышками, с цветами и бутылкой шампанского.

— Мой друг Иоганнес позвонил из Киева и велел поздравить вас с днем рождения! Меня зовут Кнут. Иоганнес сказал, что у вас принято приходить без предупреждения!

С этой минуты мгновенно и безальтернативно он стал неотъемлемой деталью пестрого мозаичного панно «Германия: природа и типы». А также сердечным другом, преданным фанатом и вообще, одним из лучших немцев. Большой и легкий, в яркой одежде, с глуховатым улыбающимся голосом, он возникал неожиданно и незаметно исчезал, никогда себя не навязывая и не требуя ответных порывов. Он мог раствориться на месяцы в безвестии, но о его появлении в городе я узнавал, обернувшись на репетиции в пустой зал, где в полумраке задних рядов матово светилась его улыбка.

Умная природа в своем стремлении к завершенности явлений наделила Кнута красавицей-женой — одной из тех редких женщин, чья пронзительная красота с годами не блекнет, а, напротив, приобретает еще большую наглядность и неоспоримость, и, будь Кнут более сурового нрава, эту пару можно было бы назвать «Кнут и Пряник». Но мы не будем обыгрывать имя Кнута. Во-первых, он слишком добр, а, во-вторых, в иерархии юмористических жанров каламбуры расположены на последнем месте.

Должен предупредить: если кто-нибудь посчитает Кнута простачком, то фатально ошибется. Среди прочих занятий, Кнут побывал спичрайтером председателя бундестага, а в другое, довольно длительное время определял культурную политику одного из крупных общегерманских телеканалов, так что ваша энциклопедическая осведомленность может при общении с ним обнаружить множество изъянов. Кроме того, не вздумайте при нем кичиться своим благородным происхождением, потому что он огорошит вас, как сделал однажды со мной, когда между прочим, невзначай, на полуулыбке своим глуховатым голосом сообщил, что по отцовской линии восходит к шведской королевской династии. Но вы еще более удивитесь, если узнаете, что по другой генеалогической ветви наш Кнут является родственником... Владимира Ильича Ленина! Правда, слава богу, не кровным. Просто сестра его прапрадедушки вышла замуж за прадедушку Марии Ильиничны — одного из тех Бланков, чей внук переселился в российскую империю. На ее, империи, беду и погибель.

Конечно, вины Кнута в том, что его дальняя родственница Мария родила, в отличие от своей библейской тезки, не спасителя, а террориста, никакой нет, и родство это почему-то вызывает немотивированный хохот, но немецкие корни русской революции, о которых злонамеренно твердят злопыхатели, находят в личности нашего Кнута еще один, хотя и косвенный, аргумент.

Но я придерживаю до времени еще кое-что, о чем Кнут и не догадывается. Если он и вправду родственник шведских королей, (а не верить Кнуту — это то же, что не верить самим королям), то я найду подходящий момент и сообщу ему вот что. У всем известного шведского короля Карла XII (Полтавский бой, «богат и славен Кочубей», ранение в ногу, Мазепа и пр.) был некий внучатый племянник герцог Карл-Фридрих. Вы спросите: ну и что? А то, что этот самый Карл-Фридрих был папашей русского императора Петра III и дедушкой Павла I, а также, как вы уже поняли, пра-пра-пра-прадедушкой последнего русского царя, погубленного по приказу своего дальнего родственника.

Кому, скажите, кроме Кнута, удалось бы стать одновременно родственником В. И. Ленина и Николая Второго?

22.

Благословенный край! Грозы прекращаются, будто по команде неведомого церемониймейстера — мгновенно и радостно, и тут же яростное солнце ощупывает цепкими прохладными щупальцами землю — от горизонта до горизонта; и благодарная земля, вздохнув, тянется ему навстречу. Грозы будто и не было, лишь Рейн необычно шумлив и тороплив, словно спешит сбросить лишние воды в далекое, невидимое с самого высокого холма, море.

Иду вдоль липовой аллеи. На душе беззаботно: в сегодняшнем концерте я — слушатель. Излучая скромность, усядусь где-нибудь на балконе; в публике, однако, это не останется незамеченным. Дамы в партере будут подталкивать своих мужей, кивая на балкон. Я буду слушать концерт расслабленно и благосклонно, так же благосклонно поприветствую дирижера, он будет хвалить мой оркестр, и вечер будет долгим и замечательным.

— Добрый вечер, господин генеральмузикдиректор! — обогнав меня, притормозила велосипед красивая, ослепительно седая и если не молодая, то вовсе еще не пожилая женщина. Она — глава социал-демократической фракции в городском совете. — Вы, конечно, тоже в концерт? Прекрасно! Вы знаете, я сегодня очень волнуюсь...

— Вы волнуетесь? Но почему?

— Ну как же, ведь первой валторнист заболел, и его заменит господин Гревельс всего лишь с одной репетиции! Ужасно, ужасно... — вздохнула социал-демократическая функционерша, она же — замечательная красавица, и покатила дальше на велосипеде в своем черном вечернем платье.