Пастернак - [2]

К жизни ведут два пути: первый — обычный, он прям и честен. Второй — опасен, он ведет дальше смерти, и это путь гениальности.

Томас Манн. Волшебная гора

Глава первая. ПАСТЕРНАК И ПАСТЕРНАКИ

Ах, гордые жреческие отпрыски Абарбанела[1]…

Л.О. Пастернак

14 февраля 1889 года в Москве, в Большой хоральной синагоге на Солянке, состоялась свадьба начинающего, но уже завоевавшего некоторую известность художника Леонида Осиповича Пастернака и блестящей молодой пианистки Розалии Исидоровны Кауфман. Оба они были одесситы и к моменту свадьбы добились немалого. Она, ученица прославленных музыкантов И. Тедеско и Т. Лешетицкого, с восьмилетнего возраста с успехом выступала в концертах и — в 22 года! — была профессором Одесского отделения Императорского русского музыкального общества, где преподавала игру на фортепиано. Он, выпускник юридического факультета, обучался в Королевской Мюнхенской академии художеств и был автором уже известной картины «Письмо с родины», которую П.М. Третьяков приобрел для своей коллекции, не дожидаясь, когда она будет завершена и представлена на очередной Передвижной выставке.

Будущий художник Л.О. Пастернак родился 22 марта / 4 апреля 1862 года в иудейской семье. Он всегда считал, что место его рождения предопределило будущую профессию — южный, наполненный солнечным светом и яркими цветами город повлиял на его восприятие мира. Отец будущего художника Осип (Иосиф) Пастернак был содержателем небольшой гостиницы, много работал, как и его жена Лия, но семья, в которой было девять детей (выжили шестеро), жила крайне бедно. Осип был человеком независимого характера, что сказалось на его отношениях с членами еврейской общины, к которой примыкала семья. В конце концов он покинул общину, однако это никак не отразилось на его религиозной принадлежности. Семи- или восьмилетним мальчиком Леонид Осипович стал свидетелем одного из многочисленных молчаливо одобряемых властью погромов, прокатившихся по России на рубеже XIX–XX веков. «Не помню только, как я очутился в одном из пустых номеров гостиницы, где, видимо, мать упрятала нас, детей своих, от расправы дикой, звериной толпы. Когда толпа эта поравнялась с нашим домом, мать моя — вообще худая, слабая с виду женщина — раскрыла окно нижнего этажа, выходившего на улицу, выпрыгнула из него и бросилась на колени перед этой озверелой толпой, умоляя со слезами в глазах — пощадить ее детей!.. Это совсем неожиданное зрелище умоляющей за детей своих женщины так воздействовало на толпу, что “заправилы” скомандовали — “ребята, дальше!..” — Так мама спасла нас своим материнским бесстрашием и героизмом…»^{1} Горькое чувство от слепой ненависти большинства к беззащитным, ни в чем не повинным людям, семейно объединенным общностью истории, религии, культуры, составляющим ближайший круг дружеского и родственного общения, оставило в душе Л.О. Пастернака тяжелейший след на всю жизнь. Отметим особо, что вопрос о принятии христианства, что, вероятно, намного бы упростило карьерное продвижение, перед ним никогда не стоял: «Я не был связан с традиционной еврейской обрядностью, но, глубоко веря в Бога, никогда не позволил бы себе и думать о крещении в корыстных целях»^{2}.

К страстному увлечению своего младшего сына рисованием родители относились весьма неодобрительно, старательно оберегая мальчика от неправильного выбора. Младший сын художника, А.Л. Пастернак, писал об этом так: «Его родители, люди совсем простые (мать — даже и неграмотная) любили его, как меньшого среди своих шестерых детей, возможно более горячо и нежно. И он отвечал им столь же пылко и преданно. Его родители, как и все, их окружавшие, совершенно не знали, что существуют какие-то там искусства. Они знали, что бывают “живописцы вывесок”, представлявшие высший ранг маляров. <…> И вот — их малыш, их любимец — станет таким маляром? Нет; их мечтой — осуществляемой, по мере сил, относительно старших детей — было дать и ему образование, вывести и его “в люди”. В их мечтах мальчик становился или аптекарем, или лекарем, или, на худой конец, “ходатаем по делам”…»^{3}

В результате путь художника к славе оказался чрезвычайно тернистым. По требованию родителей он был вынужден поступить на медицинский факультет Московского университета. Необходимость ради учебы уехать из родного города и таким образом полученная свобода давали ему возможность маневра. Правда, при постоянных строгих ограничениях материального порядка маневры были тоже делом непростым. Меняя факультеты (с медицинского Леонид Осипович перевелся на юридический) и университеты (из Московского — в Новороссийский), зарабатывая всеми возможными способами, он брал частные уроки рисования, а в конце концов оказался студентом натурного класса Королевской Мюнхенской академии художеств. Студентов обучали разным графическим и живописным техникам, они писали углем, тушью, карандашом, пером. И хотя с живописной точки зрения двухлетнее обучение в академии не оказало особенного влияния на творческую манеру Л.О. Пастернака, оно укрепило его природную склонность к рисунку. К слову, нужно отметить, что академию Леонид Осипович закончить не смог — нечем было оплатить последний курс.