Пастер - [25]
Повторилась та же история — в сосуде, кроме молочной кислоты, явно было еще что-то. Анализ показал: это «что-то» — масляная кислота.
«Откуда же она взялась? — забеспокоился Пастер. — Не может же быть, чтобы один и тот же фермент, одни и те же грибки вызывали два совершенно различных вида брожения?».
Капля раствора с масляной кислотой, каким-то образом возникшей там, где ее совсем не ждали, лежит на предметном стеклышке под микроскопом. Ученый смотрит и ищет уже знакомые дрожжевые грибки. Но, кроме них, по всему полю стеклышка бегают какие-то ни разу еще не виденные живые существа. Опеределенно живые, потому что они движутся так активно, мчатся с такой быстротой, как будто кто-то гонится за ними.
Пастер отставляет в сторону это стеклышко, повторяет опыт и берет другую каплю. И видит то же самое.
— Что за черт! — восклицает он раздраженно. — Где же дрожжи масляного брожения?
Ему и в голову не приходит понаблюдать за этими живыми существами, которые прямо на его глазах со страшной быстротой размножаются. Не приходит потому, что все, что он видел до сих пор при превращении сахара в алкоголь или молочную кислоту, были обыкновенные, пусть очень незначительные по размерам, но все же дрожжи — организмы, схожие с растительными. Они, эти организмы, шевелились, правда, но никогда никуда не бегали. Да и шевеление их шло за счет выбрасывания члеников, отросточков, из которых потом образовывались новые дрожжи.
Пастер настолько враждебно был настроен к этим явно живым существам, опасаясь, что они уничтожат всю пищу, которую он приготовил для предполагаемых масляных дрожжей, что затратил массу усилий, пытаясь освободиться от них.
Тщетно. Во всех каплях, взятых из сосудов с самым незначительным количеством масляной кислоты, он неизбежно натыкался на десятки и сотни этих необыкновенно подвижных существ, которых в гневе тут же назвал про себя «вибрионами».
И тут его осенило: уж не они ли являются ферментом масляного брожения? Они, эти существа, ничуть не похожие на растения, а определенно маленькие животные?! Слишком уж поразительно это постоянное совпадение между масляной кислотой и вибрионами, между вибрионами и масляной кислотой…
Совершенно потрясенный своей догадкой, Пастер ставит опыт за опытом, получает те же результаты и, уже уверенный в том, что нечаянно нашел фермент масляного брожения, при этом живой фермент, начинает наблюдать за его поведением. И тут второе потрясение следует за первым…
Он снова берет каплю мутной жидкости, наносит ее на предметное стеклышко, быстро прикрывает другим и кладет под микроскоп. Капля расплывается ровным слоем. Все видимое поле буквально кишит вибрионами. Они лихорадочно мечутся по стеклу, движение их, кажется, никогда не остановится…
Но что это? По краям стеклышка движение начинает затихать, потом прекращается вовсе. Вибрионы у края, как раз там, куда проходит воздух, умирают. Это так не похоже на то, что ученый привык видеть, — ведь до сих пор все его микроорганизмы охотно тянулись к краям стеклышка, где было больше воздуха, — что Пастер невольно встает со стула и в полном недоумении начинает ходить по комнате. Потом снова смотрит в микроскоп — там у краев уже лежат одни только трупы недавно таких жизнерадостных существ. А в центре поля жизнь по-прежнему бьет ключом, только там становится все тесней и тесней, потому что все — и те, которые были тут с самого начала, и те, которые успели за это время родиться, — все избегают приближаться к краям стеклышка.
Они определенно чего-то боятся, они чувствуют, что там им грозит гибель… «У них чертовски сильный инстинкт, — бормочет Пастер, не замечая, что говорит довольно громко. — Что бы это могло быть? Уж не воздух ли убивает их? Кислород, который так необходим всему живому? Кислород, который Либих считает основным и главным в процессах брожения…»
Чувствуя, что находится на пороге открытия, Пастер сознательно умеряет волнение и нарочито медленными движениями проделывает простой опыт: он пропускает струю воздуха в колбу с маслянокислым брожением и затаив дыхание наблюдает. Все меньше становится пузырьков воздуха, выходящих из колбы, а потом они вовсе исчезают. Капля раствора — стекло — микроскоп… Живых вибрионов больше нет. Брожение прекратилось.
Живые существа, которые не только не требуют для своей жизни воздуха, но боятся его, умирают в его присутствии. Было от чего прийти в восторг!
Итак, происходит на его глазах то, что до сих пор испокон веков считалось немыслимым: жизнь без воздуха. Анаэробная жизнь.
Пастер тут же крестит своих дорогих вибрионов — «анаэробы», живущие без воздуха.
— Позвольте, а как же они все-таки живут в воде, где есть воздух, ведь я же его оттуда не удалял? — спрашивает он самого себя.
И отвечает:
— Раствор, который берется для опыта, вовсе не стерилен, он не закупорен герметически, и в него попадают из воздуха какие угодно и сколько угодно нормальных аэробных бактерий. Если этот раствор остается открытым, то дышащие воздухом бактерии, стремясь к верхнему слою раствора, поближе к воздуху, образуют там густую, непроницаемую для кислорода пленку, похожую на желатину. А жизнь анаэробов благополучно и беспрепятственно продолжается в глубине сосуда.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга рассказывает о замечательном английском ученом Вильяме Гарвее, 300-летие со дня смерти которого отмечается в июне 1957 года. В те далекие времена, когда жил Гарвей, надо было обладать большим мужеством и страстной любовью к науке, чтобы, несмотря на преследования церкви и реакции, поднять руку на веками освященные 'истины' и сказать в науке свое, новое слово. Вильям Гарвей это слово сказал. Открытие им кровообращения, наряду с бессмертными открытиями Коперника и Галилея, сыграло выдающуюся роль в развитии материалистического естествознания.
Книга посвящена истории хирургии, ее становлению как науки, ее настоящему и будущему. Написана просто и увлекательно и читается с равным интересом как людьми, причастными к естествознанию, так и самой широкой публикой.
В книге рассказывается, как родилась и развивалась физиология высшей нервной деятельности, какие непостижимые прежде тайны были раскрыты познанием за сто с лишним лет существования этой науки. И о том, как в результате проникновения физиологии в духовную, психическую деятельность человека, на стыке физиологии и математики родилась новая наука — кибернетика.
Имя одного из величайших ученых-естествоиспытателей и мыслителей, Ивана Михайловича Сеченова, заслуженно стоит в ряду самых славных в мировой науке.Книга М. И. Яновской — это увлекательное повествование о жизненном пути и многогранной деятельности «отца русской физиологии», открывшего новую блестящую страницу в области материалистической науки о живых организмах.Автору книги удалось остро и верно показать борьбу материализма и идеализма в физиологии, рассказать, в каких тяжелых условиях совершал Сеченов свои замечательные открытия, воссоздать обаятельный образ великого русского ученого и прогрессивного общественного деятеля.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.