Пастер - [117]

Получить дифтерийный яд в чистом виде — само по себе открытие большой научной важности. Но Ру, Иерсен, как и все сотрудники Института Пастера, как и сам Пастер, за всяким научным фактом, за каждым открытием видели прежде всего человека. И прежде всего искали путей применения своего открытия на пользу человеку. Поэтому Ру стал искать возможности получить слабый яд, чтобы путем последовательных его прививок вызвать в организме невосприимчивость к заболеванию дифтерией. Вот тогда, наконец, сотни тысяч детей будут спасены…

Увы! Сколько ни старался Ру превратить яд в противоядие, это ему так и не удалось. Это сделал другой ученый, сотрудник Коха Эмиль Беринг. Он доказал, что сыворотка крови переболевшей дифтерией морской свинки способна обезвреживать дифтерийный токсин, и если ез привить больному животному, оно выздоровеет. Антитоксин — так назвал Беринг свою сыворотку — стал первым в мире лекарством против дифтерии.

Из лекарства для морских свинок и кроликов антитоксин надо было превратить в лекарство для больных детей. А для этого надо было всегда иметь под рукой огромное количество целебной сыворотки, и, конечно же, не от морских свинок можно было ее получать! И тут за дело снова взялся Эмиль Ру: он научился иммунизировать лошадей и теперь уже мог получать целые галлоны антитоксина.

Только — только нужно было достать денег, чтобы купить на них лошадей, эту живую противодифтерийную аптеку.

И опять народ откликнулся на призыв Института Пастера и собрал миллион франков для спасения детей.

Институт закупил лошадей. Лошадей поместили в те самые старые конюшни, в Вильнев л'Этане, где раньше Пастер содержал своих собак, на которых разрабатывал прививки против бешенства.

«После прививки бешенства, — пишет Тимирязев, — конечно, ни одно открытие не произвело такого впечатления на умы, как открытие лечения противодифтерийной сывороткой».

Этот 1894 год был годом необыкновенного расцвета Пастеровского института: Мечников работал над теорией иммунитета, Ру внедрил в детские боль-ницы противодифтерийную сыворотку, Иерсен, работая врачом во французских колониях, открыл микроба чумы и уехал в Китай, чтобы там как следует изучить эту болезнь и найти способ ее лечения.

Институт Пастера наводнился медиками, которые пришли и приехали, чтобы научиться тут точной диагностике и лечению дифтерии. Но сам Пастер уже не мог присутствовать в лаборатории Ру — он сидел у окна своего кабинета и оттуда наблюдал, какое множество людей непрерывно входит и выходит из здания. Он смотрел на этих врачей, так охотно приходивших сюда, как ученики в школу, и вспоминал то время, когда ни один из медиков и слышать не хотел о его теории микробов. И с благодарностью вспоминал тех, кто сразу же понял всю важность этой теории и протянул ему руку помощи.

А теперь?.. Теперь он уже не нуждается в научной поддержке. Но как он нуждается в иной поддержке — он, старый, больной человек, каждую минуту ожидающий прихода смерти…

Он попытался отогнать эти мысли и с трудом поднялся, чтобы, как обычно, пойти навестить своих внучат. Внезапно у него закружилась голова, он почувствовал дурноту и потерял сознание.

Когда через четыре часа он пришел в себя — он лежал уже на кровати, и возле него стояли бледная испуганная жена, внук и внучка, Ру, Мечников и еще несколько сотрудников, которых он не мог разглядеть, потому что ему больно было повернуть голову.

Он проболел два месяца, не вставая с постели. Но в новогодний день, 1 января 1895 года, он пригласил к себе всех своих сотрудников, вплоть до самого младшего мальчика-ученика. Они приходили по очереди, сидели по нескольку минут возле его кресла, тихо отвечали на его вопросы и уходили, удрученные его изможденным видом. А к концу дня пришел неожиданный посетитель.

Сперва Пастер увидел огромный букет роз, а потом уже широко улыбающуюся, приветливую физиономию своего коллеги по Французской Академии Александра Дюма.

Добродушное сияющее лицо старого писателя озарило затемненную комнату.

— Я хотел хорошо начать новый год, — сказал Дюма, — и начал его с того, что приношу вам свои самые лучшие пожелания.

Дюма сидел дольше других. Когда он ушел, Пастер сказал жене:

— Этот визит для меня как луч солнца! Я люблю самого Дюма, и мне приятно, что во Французской Академии еще не забыли меня.

Его не забыли ни во Французской Академии, ни в Париже, ни во Франции, ни во всем мире. Его не забыли и теперь, спустя шестьдесят пять лет. Созданная им наука — микробиология — за эти годы бурно развилась. Она прошла уже множество этапов — открытие микробов, изучение их свойств, роли, способы превращения вредных микробов в полезных — создание вакцин и лечебных сывороток; и, наконец, вступила в новую эру — эру антибиотиков, использования продуктов жизнедеятельности микробов-антагонистов.

По всему миру развернулась сеть «пастеровских станций» и научно-исследовательских институтов, начало которым было положено в Париже, а затем в Одессе и Петербурге.

Плоды трудов Пастера используются до сих пор, а посеянные им семена дали богатые всходы.

Нет, его не забыли и вряд ли когда-нибудь забудут. Память о нем живет не только в сердцах людей, не только в его науке; недавно специальная Комиссия Академии наук СССР назвала его именем один из кратеров, сфотографированный на невидимой части Луны. «Кратер Пастера» на Луне, в числе других кратеров и цирков, обнаруженных благодаря мощному развитию русской науки, к содружеству с которой так стремился Пастер…