Паскуале Бруно - [17]

Мы передаем оба эти мнения на суд читателей и предоставляем им полную возможность выбрать то из них, что придется им по вкусу.

VII

Легко понять, что слухи об этих подвигах Паскуале Бруно распространились за пределы деревни Баузо. По всей Сицилии только и разговору было, что об отважном разбойнике, который захватил крепость Кастельнуово и, как орел, спускался оттуда в долину, нападая на знатных и богатых и защищая обездоленных. Поэтому нет ничего удивительного в том, что имя нашего героя упоминалось у князя Бутера, дававшего костюмированный бал в своем дворце на Морской площади.

Зная нрав князя, легко понять, сколь великолепны бывали такие празднества, но на этот раз вечер превзошел все, о чем можно только мечтать, — это была поистине воплощенная арабская сказка. Недаром воспоминание о нем поныне живо в Палермо, хоть он и слывет городом чудес.

Представьте себе роскошные залы со стенами, снизу доверху увешанными зеркалами; из одних залов выходишь в обширные зеленые беседки с паркетным настилом, где с потолка свисают грозди превосходного сиракузского или липарского винограда; из других выходишь на площадки, обсаженные апельсиновыми и гранатовыми деревьями в цвету и плодах. И беседки и площадки предназначены для танцев: первые для английской джиги, вторые для французских кадрилей. Вальс же танцуют вокруг двух обширных мраморных бассейнов, и в каждом из них бьет по восхитительному фонтану. От всех танцевальных площадок расходятся посыпанные золотым песком дорожки. Они ведут к небольшому возвышению, окруженному серебряными резервуарами со всевозможными напитками, и гости пьют их под сенью деревьев, усыпанных вместо настоящих плодов засахаренными фруктами. На вершине этого возвышения стоит крестообразный стол с тончайшими яствами, что то и дело подаются посредством хитроумного механизма. Музыканты невидимы, лишь звуки инструментов долетают до приглашенных; кажется, будто слух их услаждают сильфы.

Чтобы оживить эту волшебную декорацию, пусть читатель вообразит на ее фоне очаровательных женщин и изысканнейших кавалеров Палермо в костюмах один другого великолепнее и причудливее, с маской на лице или в руке; они вдыхают ароматный воздух, опьяняются музыкой невидимого оркестра, грезят или беседуют о любви, — и все же он будет далек от той картины, что еще сохранилась в памяти стариков, когда я посетил Палермо, то есть по прошествии тридцати двух лет после этого вечера.

Среди групп приглашенных, расхаживавших по аллеям и гостиным, особое внимание возбуждала прекрасная Джемма в сопровождении свиты, которую она увлекала за собою, подобно тому как небесное светило увлекает своих спутников; графиня только что прибыла в обществе пяти человек, одетых, как и она, в костюмы молодых женщин и молодых вельмож на великолепной фреске живописца Орканья на пизанской Кампо Санто, поющих и веселящихся, в то время как смерть стучится к ним в двери. Это одеяние тринадцатого века, одновременно наивное и изящное, казалось, было создано, чтобы подчеркнуть, как все пленительно соразмерно в фигуре графини, шествовавшей среди восторженного шепота под руку с самим князем Бутера, облачившимся в костюм мандарина. Он встретил графиню у парадного подъезда и теперь собирался представить ее, как он говорил, дочери китайского императора. Высказывая разные догадки насчет этой новой затеи амфитриона, гости спешили вслед за ним, и процессия росла с каждым шагом. Князь остановился у входа в пагоду, охраняемую двумя китайскими солдатами. По его знаку они тут же открыли двери одного из покоев, обставленных в экзотическом вкусе, где сидела на возвышении княгиня Бутера в великолепном китайском одеянии, стоившем тридцать тысяч франков; едва увидев графиню, она поднялась к ней навстречу, окруженная офицерами, мандаринами и уродцами, — один другого блистательнее, отвратительнее или забавнее. В этом зрелище было так много восточного, феерического, что гости, хотя и привыкли к роскоши, к блеску, вскрикнули от удивления. Они окружили княгиню, трогали ее платье, украшенное драгоценными камнями, раскачивали золотые колокольчики на остроконечной шапочке и, на минуту забыв о прекрасной Джемме, занялись исключительно хозяйкой дома. Все хвалили костюм, восхищались ею, и среди этого хора похвал и восторгов выделялся своим рвением капитан Альтавилла в парадном мундире, надетом, видимо, в качестве маскарадного костюма; заметим, что князь Бутера продолжал кормить его обедами, к полному отчаянию своего честного дворецкого.

— Ну, что вы скажете о дочери китайского императора, графиня? — спросил князь Бутера графиню Кастельнуово.

— Скажу, — ответила Джемма, — что, к счастью для его величества Фердинанда Четвертого, князь Карини находится в Мессине. Зная его характер, я полагаю, что за один взгляд принцессы он мог бы отдать Сицилию отцу, что заставило бы нас прибегнуть к новой Сицилийской вечерне, на сей раз против китайцев.

В эту минуту к княгине подошел князь Монкада-Патерно в костюме калабрийского разбойника.

— Разрешите мне в качестве знатока, ваше императорское высочество, рассмотреть поближе ваш великолепный костюм.