Паруса в океане - [60]

43. Сезон лихорадки

Беда подкатила нежданно. Рутуб вдруг закапризничал: начал ко всем придираться, обругал друзей и вывалил за борт котел с ухой, показавшейся ему невкусной. Потом налетел с кулаками на повара. Фага отчаянно защищался крышкой котла.

Астарт поймал Рутуба за руку.

— Да ты болен! — воскликнул он, заметив, что у Рутуба странные водянистые глаза. — Неужели лихорадка?

Сабей, которого Агенор взял на свое судно, подтвердил догадку Астарта. По его словам, начался обратный мавсим, а значит, целых шестьдесят дней в этих местах будут свирепствовать демоны трясучей болезни.

Сильная слабость и сонливость свалили Рутуба на закате солнца, но в полночь он отыскал спящего на палубе Ахтоя, перешедшего на корабль Агенора с согласия адмирала, и попросил слабительного. Утром Рутуб уже не пытался встать. Он никак не мог согреться, хотя на него накидали гору одеял и шерстяных плащей.

Вскоре слабительное потребовалось еще сотне с лишним хананеев. Лихорадка поразила всех кормчих, их помощников, а также поваров, Ораза, сабейского морехода и Ахтоя.

Неожиданно Астарт остался единственным, кто мог руководить флотилией. Альбатрос не приходил в сознание. Агенор таял на глазах и покрывался мертвенной желтизной. Только Агенор да Ахтой, единственные из всех больных, держали себя в руках. Остальные капризничали, требовали воды, вина, хорошей пищи. Просочился слух о преисподней: Ораз выболтал в бреду. Заговорили о каре богов. Мореходы начали требовать возвращения в Красное море. На последней биреме вспыхнул бунт. Больной кормчий по прозвищу Плут пытался образумить свой экипаж. Его выбросили за борт.

Астарт действовал решительно. Пока бирема разворачивалась на обратный курс, он и взял мятежников на абордаж.

В это время на флагманском судне, на самой триреме, старшина гребцов Сагути взял на себя командование и объявил матросам о возвращении. Экипаж Агенора не смог бы справиться с многочисленной командой триремы. Но тут в события властно вмешался Ораз. Неожиданно для всех, сотрясаемый сильным ознобом, еле держась на ногах, он выбрался из трюма и одним взмахом меча зарубил старшину гребцов и объявил, что Мелькарт покарает каждого, кто задумает повернуть судно на север. Бунт был подавлен.

Стремительное течение несло флотилию мимо рифов, островков. Почти встречный ветер не мог уменьшить скорости. Когда показался большой остров с пышной растительностью, ни один корабль финикиян не смог задержаться у берега: течение неудержимо влекло на юг. По сути дела суда оказались неуправляемы. Грести некому, парус бесполезен — Астарт пришел в ужас от своей беспомощности. Ахтой слабым голосом подозвал Астарта.

— Знаешь, я понял, почему все кормчие поддались демонам болезни… Болеют те, кто слаб телом и кто не садился за весла, — продолжал мудрец, превозмогая головную боль, — морякам-то должно быть давно известно, встречались не раз с лихорадкой.

— Да, это так, — подтвердил Астарт, — те, которые ведут неподвижную жизнь на корабле, погибают в первую очередь: жрецы, лекари, купцы и пленники, если их не выпускают из трюмов.

— Заставь всех, больных и здоровых, сесть за весла.

— Думаешь, больному поможет весло?

— Я первый сяду, вот только помоги мне выбраться из трюма.

Астарт, не долго раздумывая, принял решение, на которое не отважился бы даже Альбатрос, будь он на его месте. Экипаж триремы разместил на всех биремах, а само флагманское судно сжег. Впервые за много дней заскрипели уключины. Флотилия, взбодрившись, словно живое существо, двинулась на поиски исчезнувшего берега.

Альбатрос и Ораз находились теперь на корабле Агенора. Первым оправился от болезни жрец Ораз. Астарт объяснил это огромным запасом нахальства, перед которым пасуют и люди и демоны человеческих недугов. К удивлению всех, неожиданно поднялся на ноги Агенор. Помаленьку начал возиться у жаровни Фага. От его знаменитого брюха остались одни воспоминания да кушак, который Фага хранил как реликвию.

Но ежедневно приходилось хоронить в волнах умерших, и Ораз дни и ночи напролет бубнил заупокойные молитвы.

Адмирал поправлялся медленно: сказывался возраст. Судорога навсегда свела мускулы его лица. Жуткое впечатление производила застывшая гримаса на некогда благородном и волевом лице. Альбатрос прежде всего отругал тирянина за сожженную трирему. Однако одобрил все прочие действия Астарта, одобрил, сказав, что, если если бы в разгар лихорадки высадились на безлунный берег, трупов на кораблях оказалось бы гораздо больше. Особенно ему понравилось то, что у Астарта и мысли не было повернуть назад.

— Теперь нам проще приплыть в Египет через столпы Мелькарта, а не Красным морем. Нам ни за что не одолеть сильного течения этих вод.

На горизонте медленно вырастал темный низкий берег. Океанская вода из зеленой превратилась в буро-мутную. Муть не смешивалась с морскими волнами, образуя резкий контраст. Встречалось много речного мусора: хворост, листья, кости каракатиц, почерневшие от времени и пребывания в воде коряги и целые древесные стволы.

— Это хорошо, — адмирал глядел на берег, поддерживаемый под руки матросами, — река лучшая гавань. Не достанет ни океанский прибой, ни мертвая зыбь, ни одиночная волна вроде той, что накрыла нас в открытом океане. На берегу реки проще отыскать землю для посевов. И на реках всегда больше людей. Без местных жителей нам придется туго: не знаем ни здешних обычаев, ни плодов, ни зверей.