Паруса в океане - [46]

У египетских пристаней столпились сотни египетских унирем, боевых галер конвоя, арабских парусников и рыбачьих баркасов. Вся эта армада с открытием навигации устремлялась на юг. Многие отсеивались в портах Западной Аравии, где торговали с сабеями, минеями и безвестными дикарями, приходившими из пустыни к берегу моря со всем своим скотом и скарбом. А часть устремлялась на финикийско-арабскую Сокотру. Самые крупные и оснащенные суда под бдительной охраной военных галер, не задерживаясь подолгу в гостеприимных гаванях Аравии, шли под парусами и на веслах дальше, в Пунт — экзотическую страну древних.

Постепенно пристани заполнила праздничная толпа. Жрецы вскарабкались по сходням и разожгли на кормовых жертвенниках огни, умилостивляющие богов стихии. Куски мяса шипели и брызгали растопленным жиром.

Едкая струя дыма заставила Астарта переменить место. Он подошел к борту. По легким, гнущимся сходням поднимались матросы, Агенор, Меред. Кто-то запоздало протрубил в сигнальный рог, призывая мореходов, купцов и солдат взойти на свои корабли. К флагману подошел Альбатрос в сопровождении помощников, телохранителей, мореходов. В их числе — Ахтой, он приветствовал Астарта поднятием руки. Все люди Альбатроса были в нарядных белых одеждах, Ораз — лиловом пурпуре, таком ярком, что резало глаза. Чернобородые мореходы не спеша, деловито поднимались по сходням.

На пристани толпились финикиянки — молодые и старые. И у каждой в руках по дорогому стеклянному флакону, в которые они будут собирать свои слезы — таков старый ханаанский обычай. И когда мореходы вернутся из дальнего плавания, им прежде всего покажут наполненные слезами флаконы как свидетельство женской любви и верности.

У трапа триремы громко зарыдала женщина в окружении доброй дюжины чумазых детей. Пожилой, крепко сбитый матрос неловко обнимал их всех, потом вспылил, грозно прикрикнул, и женщина замолчала, глотая слезы.

Чей-то малыш взобрался на палубу галеры и громко звал отца.

Повар Фага, увешанный корзинами, горшками, свертками из пальмовых и банановых листьев, смело ступил на раскачивающийся трап, но не удержался и с шумом свалился в воду. Брызги окатили стоявших на краю причала. Несмотря на серьезность момента, грянул дружный хохот.

Фага уцепился за протянутую руку Эреда и перевалил через борт, мокрый, сердитый.

— Почему не отчаливаем?

— Твое брюхо ждали, — ответил ему старшина гребцов Рутуб.

Корабельный повар тотчас исчез: боялся рутубовской зловещей ухмылки.

Меред была грустна. Ее египетские, как у Исиды, искрящиеся таинственной силой глаза по-очереди останавливались на каждом.

— Мекал, мальчик, подойди к борту, попрощайся же с ней, — мягко сказала она.

Юный мореход, робкий и стыдливый, словно юноша из легенды о пареньке с таким же именем, покраснел от смущения, но все же подошел к самому борту. Плачущая черноволосая финикиянка, юная, как и он, через силу улыбнулась ему.

Басовито прозвучал сигнальный рог.

— Вот и все, — тихо сказала Меред.

— Прощай, госпожа, — с чувством произнес бородатый Саркатр и, склонившись, поцеловал край ее шелкового покрывала.

К Меред подходили все и прощались как с давно знакомым дорогими человеком. У Астарта сжалось сердце. "Как он может оставить ее одну среди чуждых ей хананеев?.." Рутуб, Астарим, Абибал, Мекал… — все поцеловали край ее одежды.

Меред сама подошла к мрачному тирянину:

— Я буду молиться за вас обоих…

На триреме Альбатроса уже убирали сходни. Меред прильнула к груди мужа. Странно было видеть ее плачущей. Мореходы хмурились и отводили взоры.

— Я буду тебя ждать хоть всю жизнь, — сказал женщина, вглядываясь в его лицо, будто стараясь запомнить, — боги отняли у нас счастье, но лишить нас друг друга…

— Вот увидишь, судьба и боги будут к нам благосклонны, — мягко произнес Агенор.

Он сам помог Меред сойти на причал.

— Отча-аливай! — прозвучало с флагмана.

Корабли оттолкнулись шестами, гибкие тонкие весла вспороли волну.

— Что бы ни случилось, буду ждать! — крикнула юная финикиянка.

— Сагути!

— Фага, радость моя…

Корабли подняли паруса.

У самого края причала долго была видна неподвижная фигурка в белом. Ветер бросал на нее брызги с весел проходивших мимо кораблей.

— Ей здесь будет не сладко, — произнес Астарт, он стоял за спиной Агенора.

— Я велел ей перебраться в Навктратис, — не оборачиваясь, — ответил кормчий, — греки Египта не так нетерпимы к чужому цвету кожи и к чужим богам.

36. Красное море

— Это море похоже на большое корыто, — рассказывал кормчий, — если на юге прилив, то на севере отлив, а здесь, в самом центре, — ни прилива, ни отлива.

Астарт и Агенор сидели на площадке кормчего, изнывая от духоты. Воздух был неподвижен, и небо подернулось кровавой дымкой. Пустынный берег по правому борту терялся в багровом мареве. Воздух был до того непрозрачен, что близкие горы едва угадывались. Берег был извилист, прибрежные воды богаты отмелями и рифами, поэтому кормчий то и дело командовал:

— Лево! Еще левей. Теперь круто вправо…

Двое мускулистых бородачей послушно ворочали громадными рулевыми веслами. Бортовые весла мерно вздымались и опускались, отчего бирема походила на гигантскую сороконожку с тонкими гнущимися лапками. Гребцы обливались потом и шумно, разом, дышали, подчиняясь ритму барабана старшины Рутуба.